Ханна - [20]

Ханна инстинктивно поняла, что Яшма не из тех кошек, которые откликаются на «кис-кис-кис». Девочка нагнулась и медленно поставила миску с молоком на пол. Кошка даже не удостоила угощение взглядом. Она не двинулась с места и всё так же смотрела на Ханну, выгнув спину. Кошачьи глаза излучали сине-зелёный свет, который, казалось, усиливался с каждой секундой и сосредоточивался в точке на груди у Ханны, где под форменным платьем висел мешочек.

Яшма зашипела и ещё сильнее выгнула спину. Ханна испугалась, что она прыгнет через всю комнату и вцепится ей в горло. Кошка загораживала ей жаровню, но девочка осмелилась шагнуть к ней. Яшма моргнула. Золотистая вертикальная щель мелькнула в сине-зелёном луче.

Прошла минута, потом ещё одна. Кошка не шелохнулась.

— Она ждала, что придёт Дотти, — произнёс голос из-за спины Ханны. Яшма белой молнией метнулась к хозяйке, и девочка поняла, что видела на лестнице вовсе не призрак, а кошку.

Ханна повернулась:

— Прошу прощения, мисс, она не подпускала меня к жаровне.

На пороге стояла стройная девушка годом старше Ханны и гладила кошку, устроившуюся у неё на руках. Лайла Хоули зарылась носом и подбородком в густую шерсть своей любимицы и пристально посмотрела на Ханну. Девочка ахнула. На неё взирали две пары одинаковых ледяных глаз, похожих на драгоценные камни.

— Ты новая судомойка, верно? — проговорила Лайла Хоули сквозь шерсть.

— Да, мисс.

— Яшма, она нам нравится? Она пришла разжечь нам огонь. Пусть разжигает, правда, Яшма? — Голос у неё был низкий, глубокий, грудной. Он походил на звук, который издавала кошка, но был мягче и тише. — Мы позволим ей развести огонь. Да. — Лайла помолчала. Потом высунула кончик языка и лизнула Яшму в нос. — О, я знаю, чего ты хочешь. Ты уже учуяла, да?

Лайла подошла к миске молока, присела на корточки рядом с ней и посмотрела на Ханну, продолжая говорить.

— Да, мамочка принесла тебе вкусненького, и никто не узнает наш маленький секрет. Судомойка ничего не расскажет. — Она достала из кармана платья что-то завёрнутое в газету. Яшма выбралась из объятий хозяйки и устроилась перед миской. Лайла развернула бумагу и взяла в руку два тёмных студенистых куска. Кошка тряслась от предвкушения. С бледной руки Лайлы капало что-то похожее на кровь. Она опустила куски в миску, и по молоку пошли тёмно-красные разводы. — Мы любим куриную печёночку, правда? И никто не рассказывает, как мы её таскаем из кухни тайком от миссис Блетчли и как мы приносим её наверх. И не будет рассказывать, правда, Яшмочка? Потому что mama не разрешает давать тебе наверху ничего, кроме молока. Дотти не рассказывала. И Ханна не будет рассказывать. Правда?

— Откуда вы знаете, как меня зовут, мисс?

— О, я непременно делаю себе труд запомнить имена всей прислуги. Особенно судомоек. — Лайла поднялась и подошла вплотную к Ханне. Девочка отступила. — Стой на месте! — приказала Лайла. Она подняла руки — кончики её пальцев блестели от крови. — А теперь повернись спиной.

— Для чего, мисс?

Лайла глубоко вздохнула:

— Тебе не полагается задавать мне вопросы. И потом, я делаю это для твоего же блага.

— Для моего блага?

Лайла закатила глаза, всем своим видом показывая, что её терпение на исходе.

— Ты же не хочешь, чтобы я вытирала руки об твой чистенький беленький фартук? Я вытру руки об твой подол, и ничего не будет заметно. Видишь, как я о тебе забочусь? — Уголки её губ приподнялись в напряжённой полуулыбке.

«Ну да, а мне придётся каждый день стирать подол», — подумала Ханна.

— Вообще-то давай ты просто нагнёшься и разведёшь огонь, а я вытру руки, пока ты растапливаешь жаровню. Очень удобно получится, не так ли? Два дела сразу.

Немного напуганная, Ханна покачала головой, но всё же повернулась и начала делать то, что велела Лайла. «Чем быстрее всё это закончится, тем лучше», — подумала девочка. Раскладывая лучины, она чувствовала, как натягивается подол её платья.

— Ах, Яшмочка, знаешь, кто сегодня приходил на обед? — болтала Лайла. — Мистер Уилер, вот кто.

У Ханны перехватило дыхание. Она изо всех сил старалась не думать о художнике с тех пор, как встретила его утром в музыкальной комнате, но теперь была вынуждена слушать Лайлу.

— Это самый красивый мужчина во всём Бостоне. И он собирается писать наш портрет. Всех нас вместе. То есть нас, девочек, без mama и papa. Я бы хотела, чтобы он рисовал одну меня, но mama сказала, что если у него хорошо получится, то она велит ему написать ещё и мой портрет. Ведь мы вернулись из Парижа только затем, чтобы mama приготовилась к моему дебюту. А дебют устраивается только затем, чтобы ввести юную леди в общество и найти ей мужа. Так что я думаю, Яшма, как только мы решим, какое платье у меня будет на дебют, мистер Уилер должен приступить к моему собственному портрету. Я хочу платье с открытыми плечами.

Казалось, этот странный монолог и негромкое чавканье кошки, лакающей кровавое молоко, отдаются эхом по всей комнате.

Лайла отпустила подол платья Ханны, и огонь разгорелся с первой же попытки. Девочке не терпелось уйти из этой комнаты. Она не стала желать хозяйке спокойной ночи, просто торопливо собрала растопку и спички. Лайла сидела на кровати, прижимая к себе Яшму и продолжая серьёзным тоном рассказывать кошке про платье, про свои красивые плечи и про то, как скучно было бы в Бостоне, если бы не мистер Уилер, и про то, как она надеется, что он летом поедет вместе с ними в Мэн. Ханна украдкой взглянула на неё. От потолочной люстры на девушку и её кошку падал круг золотистого света. Однако казалось, что Лайла и Яшма вовсе не освещены, — напротив, они словно излучали темноту жестокости.