Хан с лицом странника - [102]

— Слыхал добрую весть? — спросил Михея Кукшу, пришедшего первым на зов хозяина. Кукша служил с ним с самого казанского похода и когда раздевался, то случайный человек мог содрогнуться от того, сколько ран у Михея на теле. Брали его и в полон крымцы, но уходил он и вновь ехал рядом с Басмановым, как ни в чем не бывало, скупо улыбаясь лицом, отмеченным наискось сабельным шрамом.

— Как не слыхать, — дернул щекой Михей, — давненько нос не казали, гости дорогие. Поди, опять Девлету не сидится в Крыму.

— Да, беспокойный он мужик. Ничего не скажешь. Охота ему трястись в седле, почитай, тысячу верст до нас.

— Видать, любит шибко, вот и едет повидаться. Следом вошли Харлампий, Фотий, Парамон Худяк, Меней Муха. Остановились нерешительно на пороге, поглядывая на боярина. Они уже знали про Орду, но не выказывали беспокойства, а наоборот сделались вдумчиво сосредоточенными, как извечно становился собранным и чуть напряженным русский мужик перед большой и трудной работой, от которой не увильнуть, не уклониться. Молча ждали, что скажет им боярин.

— Надо бы остальных мужиков в деревне упредить, чтоб готовы были. Может, кому оружие дать, кто с нами пойдет.

— Какой с них толк? — Михей Кукша сморщил изуродованную щеку. — Только под ногами путаться будут.

— То не тебе решать, — Басманов побагровел лицом и хоть относился к Кукше с уважением, но не терпел, когда перечили, — твое дело мои слова передать, а там пущай решают. Понял, Михей?

— Как не понять, — он словно и не заметил боярского гнева, — все выполним как есть.

— Остальные люди, где?

— Скоро будут, за всеми отправили.

— Как все соберутся, так и выступаем.

— На Москву? — осторожно, как бы между прочим, спросил Кукша то, что волновало сейчас всех.

— Там узнаете, — Басманов помолчал, но, словно решился на что-то, и добавил, — к Переяславлю Рязанскому пойдем. Так я думаю.

Все облегченно вздохнули и от Басманова не ускользнуло их желание, которое опытный воин тщательно прятал внутри себя, желание поквитаться с крымцами, напакостившие так или иначе едва ли не каждому. Ехать же на Москву означало бежать от Орды. А Переяславль Рязанский окажется явно на пути крымского хана и там-то они наверняка встретятся в очередной раз. Этого желалось всем. И ему, в том числе…

Выехали уже затемно и остановились ненадолго в небольшой, на два дома, деревеньке, давая коням передохнуть, и перед самым рассветом вновь были в седлах, идя ходкой рысью над речным обрывом.

К концу второго дня почти без отдыха, двигаясь в привычном коням легком темпе, с недолгими остановками, увидели высившиеся над обрывом деревянные кремлевские башни Переяславля Рязанского. Город или не знал, или не верил в приближение Орды. Ворота стояли распахнутыми, зевали стражники на башнях, торговали сидельцы в лавках и даже сам воевода вышел к ним чуть ли не в исподнем белье.

Матвей Васильевич Пронский, поставленный на рязанское воеводство лишь год назад, был стар и имел множество болезней, которыми тяготился и только ждал замены себе, чтоб отъехать на собственную вотчину и там спокойно доживать остатки отпущенных Господом дней. Когда ему донесли о приближении Орды, он долго выпытывал у гонца в каком направлении движутся крымцы. Со слов того получилось, что идут они на Москву, оставив Рязань в стороне. В городе было всего-то полсотни человек стрельцов, да семь пищалей стояли по стенам. Можно ли такими силами удержать город? Только раздразнишь татар, если начнешь держать оборону. Пронский собирался в случае появления татар сам выехать к ним и договориться миром о выкупе, который жители с радостью соберут, лишь бы Орда прошла мимо.

К тому же он отправил к главному государеву воеводе Михаилу Ивановичу Воротынскому гонца от себя с просьбой прислать полк для обороны Рязани. Со всех сторон выходило, что беспокоиться ему, воеводе, и не надо особо. Если Воротынский подоспеет, то сладит с крымцами без него. А нет, так рязанцы за свое имущество и жизнь спокойную не пожалеют выкуп отвалить. И потому он был немало удивлен, когда невесть откуда свалившийся на него боярин Басманов, известный крутым нравом своим, стал кричать, мол, он, Пронский, врагу продался и город к обороне не готовит.

— Да ты, батюшка, в дом взойди, а то чего попусту глотку на ветру рвать, застудишь еще… — увещевал Басманова Пронский.

— Некогда мне с тобой разговоры вести, — отрезал Алексей Данилович, — вели в набат ударить, народ собирать на площади.

— Да зачем же это народ полошить? Какой толк, если свалка начнется…

— Татары в город ворвутся — вот тогда свалка будет! Ты, как я погляжу, этого и ждешь? — Басманов не на шутку наливался яростью и едва сдерживал себя, глядя на благодушно оглаживающего седую бороду воеводу.

— Полки от главного воеводы жду, — заикаясь, шелестел невнятно Пронский, — давно гонца послал и теперь жду…

— Ну, жди-пожди, — недобро глянул Басманов, — доложу царю, как ты татар с хлебом-солью на крылечке поджидал, — и, хлестнув коня, обратился к сыну, — Федька, ищи звонаря, а не найдешь или отнекиваться станет, так не трать время и сам ударь в набат. Понял?

— Сделаю, — Федор повернул коня в сторону маленькой звонницы, стоявшей посреди торговой площади.