Хам и хамелеоны. Том 2 - [8]

Наказывать? Всех скопом? По одиночке? Решение требовалось жесткое. Речь шла о поддержании дисциплины во всем лагере, не только среди зарвавшихся уголовников. Тем более что пример уркачей, издевавшихся над пленными, оказался заразителен. Над «рабами», жившими в лагере, стали измываться все кому не лень. Пленных держали на тяжелых работах. И Кадиев не мог добиться, чтобы их кормили сколько-нибудь сносно. Некоторые из них были истощены до предела и с трудом держались на ногах…

Группа, вернувшаяся от соседей, вошла в лагерь около десяти вечера. Как только о ее прибытии доложили, Кадиев потребовал к себе Вареного.

Коренастый, рыжеволосый, с неопрятной бородкой, Вареный сухо поздоровался и застыл на пороге блиндажа, всем своим видом давая понять, что делает большое одолжение, явившись по приказу.

— Один вернулся?

— Пятеро нас.

— Остальные где?

— На дворе… Ждут. С утра не ели ничего… — Вареный смерил командира взглядом.

— Пусть уходят, скажи им.

Вареный помедлил, переминаясь с ноги на ногу, но потом всё же высунулся на улицу и крикнул, чтобы его не ждали.

Кадиев разглядывал подчиненного как некую диковинку. Пересилив себя, он поинтересовался, как обстоят дела у соседей. Вареный отвечал нехотя. Всё, дескать, нормально, а не веришь — сходи проверь. С трудом сохраняя самообладание, Кадиев спросил, откуда тот родом.

Поколебавшись, Вареный ответил, что до войны жил под Гудермесом, а родом был из Нажай-Юртовского района, из села Замай-Юрт, где работал трактористом на табачных плантациях, пока не сел за решетку.

— Где же ты в зверя-то такого превратился, а, Вареный? — устало спросил Кадиев.

В желтоватых глазах появились злобные огоньки.

— Правду говорят о том, что вы вытворяли? — спросил Леча.

— А что говорят?

— Как вы над женщиной издевались?

— А чего их щадить, падаль! Наших много щадят?

— Это кто, женщины к тебе, что ли, беспощадно относятся?

Вареный молчал.

— Другие в курсе?

— Насчет чего?

— Не придуривайся… Мне тут сказали, что ты добивал ее?

— Я не один был.

— А приказ?

— Какой?

— Договаривались же, без меня не решать эти вопросы.

— Я не договаривался, — ответил Вареный с гонором.

Кадиев усилием воли подавил гнев.

— Сидел за что?

— Коммерция.

— Только это разве?

— Ну, еще бабу одну израсходовали… Разыграли ее с ребятами. Шутили, значит… А эта русская сучка… если б живучая была, так и не сдохла бы, — добавил Вареный, показывая в усмешке почерневшие зубы.

— Похоронили ее где?

— А, где всегда.

— Мне сказали, что камнями и снегом забросали.

Вареный молча топтался на месте.

— Значит так. Под трибунал пойдешь, это я тебе обещаю. А пока…

Оглядевшись, Кадиев выключил радиоприемник, из которого доносилась английская речь, накинул на плечи камуфляжную куртку и приказал Вареному взять стоявшую слева от входа лопату. Вид замайюртовца говорил о том, что он на грани срыва. Но требованию Вареный подчинился. Вместе они вышли на мороз, поднялись из окопа на заснеженную тропу. Кадиев шагал впереди. Вареный недовольно плелся следом, не переставая озираться по сторонам. Над лесом едва заметно порошило. Сквозь макушки деревьев светил месяц, окаймленный ровным ореолом. Влажный холод обжигал щеки.

Через сотню метров после блиндажей Кадиев показал в темноту, в сторону светлеющего сугроба, за которым начинался спуск к водостоку и темнела протоптанная в снегу дорожка. Сквозь ночную темень со дна оврага доносился шум воды, ручей всё еще не замерз.

Вареный помешкал, но опять подчинился. И с презрительной миной на лице он пошел в указанном направлении.

Через несколько минут перед чернеющим впереди пролеском Кадиев остановился:

— Так где засыпали?

— А вон там, справа… Не видно, снегом завалило.

— Иди копай! Похорони как следует, — приказал Кадиев.

— Слушай, командир… Да пошел ты знаешь куда! — вспыхнул Вареный. — Не буду я копать!

— Пристрелю за невыполнение приказа, — пригрозил Кадиев.

Вареный сорвал с плеча автомат.

Но Кадиев уже выхватил из-за пояса пистолет Макарова. Едва замайюртовец успел передернуть затвор, как пистолет Кадиева дважды изрыгнул пламя…

На выстрелы сбежался весь лагерь. С автоматами наперевес несколько десятков боевиков обступили труп Вареного и разглядывал пулевые отверстия во лбу и в щеке. Под ногами мерцал забрызганный кровью снег. Объяснений от командира не ждали. Ситуация — яснее ясного. В напряженной атмосфере уже витал вопрос о кровной мести.

Кадиев держался уверенно. Заткнув пистолет за пояс, он холодно объяснил, что пытался обсудить недавнюю историю с доставкой амуниции. И как только он, мол, затронул тему, Вареный схватился за автомат. Пришлось применить оружие. Историю о доставке слышали все: группа и в ее составе убитый, ездила за амуницией и на обратном пути попала под огонь спецназовцев, в результате погибли все, кроме Вареного…

С какой стати командиру вздумалось выяснять отношения ночью на краю оврага? Почему выстрел пришелся прямо в лоб? Скупые объяснения, на которые Кадиев расщедрился, прозвучали неубедительно. Но и особых эмоций вид окровавленной туши Вареного ни у кого не вызывал. Отпетый уголовник, в боях не отличавшийся ничем, кроме кровожадности, бить врага предпочитавший в упор и на рожон никогда не лезший, разве что в лагере, среди своих, — никто не питал к нему особых чувств. Убитого попросту боялись.