Хам и хамелеоны. Том 2 - [78]

Наконец в ординаторскую вошел невысокий пожилой мужчина в белом халате. Это и был Николай Николаевич, профессор.

Вопросительно оглядев друг друга, они обменялись рукопожатием. Молоденькая докторша, перемолвившись с Николаем Николаевичем парой слов о каких-то своих проблемах, попрощалась с обоими и, захватив с собой стопку бумаг, покинула ординаторскую.

Николай Николаевич, кого-то сильно напоминавший Лопухову, сел за большой письменный стол, сложил перед собой маленькие, почти женские руки и кивнул на папку, лежавшую у Николая на коленях:

— Ну, рассказывайте… Что за обследование проходили во Франции?

— Не знаю, как и рассказать. Для меня это — филькина грамота, — беспомощно улыбнулся Николай, извлекая из конверта стопку бумаг.

— Ну, давайте будем смотреть… — доброжелательно предложил врач и, взяв кипу бумаг, стал не спеша их перебирать.

Задержав внимание на страничке с комментариями к томографическому обследованию, к которому прилагался CD-диск, Николай Николаевич похвалил французскую медицину за основательный подход и взглянул на Николая с каким-то неделовым прищуром, словно проверял, как у него обстоит дело с чувством юмора. Кого же он так мучительно напоминал?

Николай приказал себе терпеливо ждать заключения. Не отпускали навязчивые мысли: «Если откажется, придется ехать непонятно куда. Кому я здесь нужен? Здесь никто никому не нужен… Опять лететь во Францию?»

— Да, бывает и так. Несколько лет ходит человек, и хоть бы что, — сложив документы Лопухова аккуратной стопкой, произнес наконец профессор. — Но редко. Николай… как вас по отчеству?

— Я как-то привык, чтобы меня… Колей меня зовут, — солгал Николай, опасаясь, что при обмене любезностями, то и дело употребляя «Николай», они станут похожи на гоголевских персонажей.

— Одышки нет, по голосу слышу.

— Я даже не знаю, что это такое, — признался Лопухов и встревоженно спросил. — Правду мне сказали в Париже, что времени у меня мало? Сколько, на ваш взгляд?

— Вам не объясняли?

— Объясняли. Но я не до конца понимаю. Аннуло-эктазия, аневризма аорты… Названия красивые. По-русски что это значит?

— Аневризма — значит расширение сосуда. Аорта — это главный сосуд. При разрыве, сами понимаете, что может произойти… «Аннуло−» — значит клапан, эктазия — расширение…

— Я должен знать, сколько у меня времени, — настойчиво повторил Николай.

— Этого вам никто не скажет. Может, год проходите, может, месяц, а может — всего неделю. Если аорта лопнет, оперировать будет очень сложно. Шить будет не на чем… Такого больного чаще всего даже не успевают довезти до операционного стола. Вся кровь выливается в брюшную полость, и всё.

— Год? — словно торгуясь, переспросил Николай.

— Я же вам объясняю… Проблема не только в аорте. Если верить тому, что здесь написано, у вас и левый желудочек расширен. Будете тянуть с операцией, окончательно загубите сердце. Аортальный клапан пропускает кровь в сердце, а не должен. Желудочек, который гонит кровь в аорту, из-за этого раздувается, гипертрофируется… — Николай Николаевич стал перебирать бумаги в обратной последовательности. — У вас он расширен примерно на треть. Это много. И еще будет расширяться. В конце концов, мотор будет работать вхолостую… Два-три месяца, не больше, вот мое мнение. Это максимум, — заключил врач. — Как вы их проживете, трудно сказать. Я бы не рисковал. И инфаркт тоже надо лечить.

— Вхолостую — что это значит? — выпытывал Николай.

— Задыхаться начнете. Лежать не сможете. Жить придется в сидячем положении. Даже ночью. Легкие начнут отекать. С определенной стадии левый желудочек не сможет вернуться к исходным размерам. И тогда ничего другого вам не предложат, кроме пересадки.

— Сердца? — удивился Николай.

— Чего же еще?

— Операцию делают на открытом сердце? — помолчав, спросил Николай.

— Только не надо драматизировать. Такие операции сегодня делают хорошо. Важно кто делает. От рук многое зависит.

— Риск есть какой-нибудь?

— Риск всегда есть. Даже когда вы через дорогу переходите. При такой операции — процентов пять. Ближе к трем.

— Хорошо… Ваш совет к чему сводится? Что делать? — спросил Николай, словно всё еще не мог уяснить себе главного.

— Как можно быстрее оперироваться.

— У нас?

— Да без разницы в принципе. Я позвонил с утра, узнал. Ваш друг настаивал… У нас за такие операции трое берутся. Методика та же, что и на Западе, — Николай Николаевич озадачивал своей предусмотрительностью. — Отсекается часть восходящей аорты, пришивается искусственная трубка из дакрона. Это материал такой износостойкий, синтетический, наподобие велюра плотной вязки… Аортальный клапан, если есть недостаточность, убирается. Искусственные клапаны сейчас стали делать отличные, из углепластиков. Износ — нулевой. Сама операция проводится по методу Бентала-Каброля. Бентал — англичанин. Каброль — француз. Вместе разрабатывали. Делают и клапаносохраняющую, но единицы. Заранее трудно предсказать, можно ли сохранить клапан. Нужно проводить дополнительное обследование. Или уже во время операции принимать решение.

— Дорого?

— Насчет цен не могу ничего сказать… Если обычный вариант, операция по Бенталу, то у нас могут попросить… тысяч двенадцать долларов.