Халиф на час - [31]

И царь Арманус, его тесть, сказал, тоже разгневавшись на юношей: «Прекрасно будет то, что ты сделаешь, о дитя мое! Да не благословит Аллах их и всех детей, которые совершают такие поступки со своими отцами. Но только, дитя мое, говорит сказавший поговорку: «Кто не думает о последствиях, тому судьба не друг». Они при всех обстоятельствах твои дети, и не должно тебе убивать их своей рукой и выпить горечь убийства и раскаиваться в их смерти, когда бесполезно будет раскаяние. Пошли одного из невольников: пусть он их убьет в пустыне, когда их не будет у тебя перед глазами. Ведь говорится в поговорке: «Быть вдали от любимого лучше мне и прекраснее — не видит глаз, не печалится сердце».

И, услышав от своего тестя, царя Армануса, такие речи, царь Камар аз-Заман счел их правильными. Он вложил меч в ножны и, вернувшись, сел на престол царства, и позвал своего казначея (а это был дряхлый старец, сведущий в делах и превратностях судеб), и сказал ему: «Пойди к моим сыновьям, аль-Амджаду и аль-Асаду, скрути их хорошенько, положи их в сундук и взвали на мула, а сам садись верхом, выезжай с ними на середину пустыни и зарежь их, и наполни мне два кувшина их кровью и скорее принеси мне». И казначей отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»

В тот же час и минуту казначей поднялся и отправился к аль-Амджаду и аль-Асаду. И он встретил их по дороге, когда они выходили через дворцовый проход, одетые в лучшие платья и одежду, чтобы отправиться к своему отцу, царю Камар аз-Заману, и приветствовать его и поздравить с благополучным возвращением после поездки на охоту. И, увидав юношей, казначей схватил их и воскликнул: «О дети мои, знайте, что я подневольный раб и что ваш отец отдал мне приказание. Послушны ли вы приказанию его?» И они ответили: «Да!» — и тогда казначей подошел к ним, и скрутил их, и положил в сундуки, и, взвалив их на спину мула, выехал с ними из города.

И он до тех пор ехал с ними в пустыне, пока не приблизился полдень, и тогда он остановился в глухом пустынном месте. Сойдя с коня, он снял сундуки со спины мула и открыл их и вынул оттуда аль-Амджада и аль-Асада. И, увидав их, казначей горько заплакал из-за их красоты и прелести, а потом он обнажил меч и сказал им: «Клянусь Аллахом, о господа мои, тяжело мне совершить с вами скверный поступок, но эти дела мне простительны, так как я подневольный раб, и ваш отец, царь Камар аз-Заман, велел мне отрубить вам головы». И юноши сказали ему: «О эмир, делай так, как приказал тебе царь: мы вытерпим то, что судил нам Аллах, великий, славный, и ты не ответствен за нашу кровь».

Затем братья обнялись и простились друг с другом, и аль-Асад сказал казначею: «Ради Аллаха, о дядюшка, не заставляй меня проглотить горесть по моем брате и испить печаль о нем, но убей меня раньше его, и будет мне легче». И аль-Амджад сказал казначею то же, что сказал его брат, и стал его упрашивать, чтобы он убил его раньше брата: «Он моложе меня, не заставляй же меня вкусить печаль о нем».

И потом они оба заплакали сильным плачем, сильнее которого не бывает. И казначей тоже заплакал, глядя на их слезы.

А потом братья обнялись и простились друг с другом, и один из них сказал другому: «Все это козни обманщиц — твоей матери и моей матери, — и вот воздаяние за то, как я поступил с твоей матерью и как ты поступил с моей матерью. Но нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся!»

Аль-Асад обнял своего брата и произнес, испуская вздохи, такие стихи:

О ты, к кому я, в страхе сетуя, стремлюсь,

Лишь ты для всех случайностей прибежище.

Одна мне хитрость — постучаться в дверь к тебе,

А отвергнут буду — в какую дверь стучаться мне?

О ты, чьих благ сокровища в словечке «будь»,

Пошли — ведь благо у тебя все собрано.

И когда аль-Амджад услышал плач своего брата, он заплакал и прижал его к груди и произнес такое двустишие:

О ты, чья рука со мной всегда не одна была,

О ты, чьих подарков ряд превыше счисления,

Всегда, коль постигнут был я рока превратностью,

Я видел, что за руку ты тотчас меня берешь.

А после этого аль-Амджад сказал казначею: «Прошу тебя ради единого покоряющего, царя покрывающего, убей меня раньше моего брата аль-Асада: может быть, мой огонь погаснет, не дай же ему разгореться». Но аль-Асад заплакал и воскликнул: «Раньше убит буду только я!» — и аль-Амджад сказал: «Лучше всего будет, если ты обнимешь меня, а я обниму тебя, чтобы меч, опустившись на нас, убил нас разом».

А когда они обнялись, повернувшись лицом к лицу, и прижались друг к другу, казначей связал их и привязал веревками, плача, а затем он обнажил меч и воскликнул: «Клянусь Аллахом, о господа мои, мне тяжело убивать вас! Нет ли у вас пожелания, которое бы я исполнил, или завещания, которое я бы выполнил, или же послания, которое я бы доставил?» — «Нет у нас ничего, — сказал аль-Амджад, — а что касается завещания, — я завещаю тебе положить моего брата аль-Асада снизу, а меня сверху, чтобы удар пал на меня сначала. А когда ты кончишь нас и прибудешь к царю и он тебя спросит: «Что ты слышал от них перед смертью?» — скажи ему: «Твои сыновья передают тебе привет и говорят, что ты не знаешь, невинны они или грешны. Ты убил их, не удостоверившись в их проступке и не рассмотрев их дела». А потом скажи ему такие два стиха: