Хакер Астарты - [63]

Нужно ли удивляться, что звери руководствуются таким надежным источником информации, как запах. Он для них — все: защита, любовь, страх, отвращение, продолжение жизни. Эволюция вела живую жизнь по линии чувствительности к запаху и вдруг соскочила на такую ненадежную, сложную и энергоемкую орбиту, как зримый мир, при этом чувствительность к запаху пошла на убыль, стала грубой и почти бесполезной. Если бы существовал создатель, мы отсоветовали бы ему пускаться в такое безнадежное предприятие.

Создателю, впрочем, виднее. Именно глаз развил мышление. Возникнув из зримого, оно, естественно, стало образами, то есть тем, чего в природе нет. Над нами довлеют образы. Мотивы наших поступков сделались случайными и непредсказуемыми, цель создателя — подозрительной: отцы так не поступают.

Литературный язык, полученный нами от предков, отшлифовался настолько, что стал пригоден только для научного, рационального мышления. Наука же, уходя все дальше от схоластики и астрологии, вырождается в инженерию. Инженерное мышление, в свою очередь, накладывает свой отпечаток на язык, и болезнь зашла так далеко, что необходимо менять сами интуиции, на которых язык построен. Мы не можем двинуться дальше, употребляя такие слова, как любовь, добро, зло, совесть, справедливость, душа, разум, эмоция, образ, польза, вред, эгоизм, вменяемость; не можем избавиться от посылки, что все в природе осуществляется по принципу сохранения полезного и устранения вредного, что животными движет инстинкт самосохранения, а человеком — животный эгоизм. Мы готовы признать многомерность пространства, кривизну вселенной, обратимость времени и прочую заумь, но не готовы признать, что эгоизма в природе не существует. Тот, кто желает изменить интуиции языка, вынужден пользоваться существующим, в котором интуиции уже содержатся. Попытки Хлебникова изобрести новый язык ни к чему не привели и не могли привести. Что же делать? А делать надо то, что мы делаем, желая определить положение точки в пространстве. Мы прочерчиваем проходящие через нее прямые. Их пересечение дает точку. Так же и я пытаюсь прочертить как можно больше прямых, чтобы в их пересечении возникла интуиция. Если мне это удастся, вытаскивайте из футляров свои силлогизмы, и ваши логические цепочки приведут вас туда, где вы еще и не ночевали. Мы не инженеры, нам логики мало. Инженеры имеют дело с очень ограниченным числом неизвестных, мы — с бесконечным. Они могут создавать формулы с тремя, четырьмя, пятью неизвестными, мы, с бесконечным числом неизвестных, — не можем. Старая математика неприменима. Аксиомы математики постигаются интуитивно. Без новых интуиций не обойтись».

29

Гера, вернувшись из конторки социальных работников, сказал, что меня там ждут. Я сидел около кровати Дули и поднялся:

— Дуля, мне надо сбегать к социальной работнице. Я быстро. Полежи, хорошо?

— Хорошо, — легко согласилась она. — Только опусти эту штуку.

Она показала на проклятое ограждение кровати. Почему-то не выносила, когда его поднимали, а оставить ее без ограждения я не мог. Слегка приврал:

— Мне не разрешают. И зачем? Ты же без меня не уйдешь?

— А вдруг понадобится?

— Тебе никуда не понадобится.

— Я не могу так лежать. Ну пожалуйста.

— Нельзя.

— Мне нехорошо. Я начинаю сильно дрожать. Ты уйдешь — меня затрясет.

— Я быстро!

— Нет, я не хочу! — запаниковала Дуля. — Сейчас же опусти!

Я сердился, она паниковала, я сдался:

— Хорошо, я никуда не иду.

Но она чувствовала мое раздражение и через полчаса смирилась:

— Ну хорошо. Только не простудись.

Домик социальных работников стоял среди сосен. Ривки на месте не оказалось. Я заметался в холле между стульями и дверью, не зная, ждать или убегать. Сходил с ума оттого, что Дуля на кровати сходит с ума без меня, и снова и снова прожевывал одни и те же мысли: как же заберу ее, если нельзя на полчаса одну оставить? Ограждений дома нет. А если мне понадобится уйти? Мало ли что!

Наконец появилась Ривка. На вид ей было лет двадцать. Пригласила в кабинетик. Поерзала в кресле, устроилась, положила руки на стол, сцепила пальцы, и все это время радостно улыбалась мне. Я старался соответствовать.

— У меня для вас хорошие новости.

Новости заключались в том, что Дулю оформляют на постоянное пребывание в доме престарелых. Оказалось, это не так просто сделать, и Ривка хорошо поработала. Мне осталось подписать бумаги, и их тут же отправят в министерство.

Чего-то в таком духе я и ждал. Ривка была разочарована отсутствием благодарности на моем лице. Она, видимо, думала обо мне лучше. Я сказал, что через несколько дней забираю Дулю домой. О постоянном пребывании не может быть и речи. Мы до сих пор здесь только оттого, что не знаем, как лечиться дома. Однако Элла начала давать новый препарат, антидепрессант тразодил, и если он окажется эффективным, мы тут же уедем.

Ривка кивала головкой терпеливо, сочувственно, но слишком часто, как болванчик. Волосы стянуты в хвостик, впереди челка. В ее глазах читалось, что я ничего не понял. Кроме того, я волновался, запинался и почти забыл иврит. Зрелище в самом деле было жалким. Однако, она дала мне договорить и только после этого, вздохнув, стала объяснять, делая паузу после каждого слова и проверяя взглядом, понял ли я значение ивритского слова: