Хаджи - [3]

Сначала его знали как Ибрагима аль-Сукори-аль-Ваххаби, но арабские имена меняются с рождением ребенка мужского пола. Увы, у моих родителей сначала появились две девочки, и это была беда. Все, и в том числе женщины у деревенского колодца, шептались за его спиной: он — Абу-Банат, «отец дочерей», — самое страшное оскорбление.

Отец грозился избавиться от моей матери, принесшей ему такое унижение. Она просила дать ей последнюю возможность, и волей Аллаха их третьим ребенком стал сын, мой старший брат Камаль. После рождения Камаля отец смог присвоить себе почетное имя Ибрагим абу-Камаль, то есть «Авраам, отец Камаля».

За Камалем последовали еще три сына, и теперь отец грелся в лучах славы. Но, увы, до моего собственного рождения появились еще три дочери. Один из братишек и две сестренки умерли прежде, чем я их увидел. Брат умер от холеры. Одна сестра умерла от болезни желудка, другая — легких. Они не дожили и до года. Потерять троих или больше детей было обычным делом для семьи из десяти человек; отец был счастлив, что в живых осталось трое сыновей.

Двух старших сестер выдали замуж. Они вышли за мужчин из племени Ваххаби, но из дальних деревень. По обычаю, они ушли из дома, чтобы жить у родителей своих мужей.

Когда отец объявил себя мухтаром — «выбранным», он был совсем молод, лишь немногим за двадцать. Его отец тоже был мухтаром, и когда он умер, должны были состояться новые выборы. Шейхи четырех других кланов договорились, что должность займет старший из них. Но отец пошел против них, и рассказ о его отваге и величии пересказывался множество раз.

Ибрагим родился за пять лет до конца столетия. Став мухтаром, он достиг высшего положения в деревне, ведь ему больше не надо было работать. Вскоре у него уже было три сына, оставшаяся в живых дочь и жена — все трудоспособного возраста. Он владел большей частью лучшей земли, собирал арендную плату и управлял шестью деревнями. Он даже не носил рабочую обувь, а только ту, что другие надевали лишь в субботу.

Дядя Фарук был у моего отца вроде раба. Они вместе владели деревенскими кафе и лавкой. Ребенком дядя Фарук много болел, и его оставили в кухне умирать. Но волей Аллаха его заметил какой-то христианский миссионер, у которого была колония по соседству; его выходили и научили читать и писать. Он был единственным грамотным в Табе, и это важнейшее качество Фарука отец использовал для собственной пользы.

По пути из дома в кафе Ибрагим каждый день заходил туда-сюда, бормоча что-нибудь из Корана и перебирая четки, и постепенно укреплял свое положение. Большую часть дня он держал суд в кафе, куря кальян, приветствуя односельчан и искренне прислушиваясь к их сетованиям. Как и другие мужчины, он в основном был занят бесконечным пересказом историй прошлого.

Каждый вечер, когда отец приходил домой, мама и сестра Нада мыли ему ноги, и он усаживался в большое кресло. Перед самой трапезой в комнату входили братья, вставали на колени, целовали ему руку и отчитывались о работе, проделанной за день. Обычно к трапезе приглашали дядю Фарука и кого-нибудь из родственников-мужчин или друзей; ели на полу, беря пищу пальцами из общей тарелки. Остатки мы с мамой и Надой потом доедали в кухне.

У отца была лучшая в деревне лошадь, отдаленное напоминание о нашем бедуинском прошлом. Ухаживал за ней мой старший брат Джамиль. Один раз в каждую фазу луны отец уезжал на ней решать дела в окрестных деревнях. Он скакал галопом в развевающейся на ветру одежде, специальной для таких случаев, и это было замечательное зрелище.

До того самого дня, когда меня внезапно отняли от матери, жизнь моя была довольно приятной. Из близких мне по возрасту детей оставалась в живых только сестра Нада, двумя годами старше. Я ее очень любил. Пока еще нам с ней разрешали играть вместе, потому что я был в ведении женщин, но я знал, что скоро настанет день, когда мне запретят дружить с девочкой, даже с моей собственной сестрой. У Нады были большие карие глаза, она любила дразнить и тискать меня. До сих пор я ощущаю, как ее пальцы перебирают мои волосы. Она заботилась обо мне. Все матери работали в поле, и если не было бабушки, чтобы ходить за детьми, они были предоставлены друг другу.

Игрушек у нас не было, кроме тех, что мы сами делали из палочек и ниточек, и пока я не повидал еврейский киббуц, я даже не подозревал о существовании таких вещей, как спортплощадка, комната для игр или библиотека. Нада сделала куклу из палочек и лоскутков и назвала ее Ишмаелем, как меня, и нянчила ее, как будто кормила из своих крошечных сосочков. Я думаю, что эти ее выдумки происходили от того, что ее, девочку, отняли от груди в раннем возрасте, тогда как у меня оставалась привилегия на мамину грудь

Мама постоянно старалась вытолкнуть меня за порог, чтобы я присоединился к мужчинам, но я не спешил менять тепло и уют женщин на место, казавшееся мне враждебным.

Глава вторая

Второй женой отец взял Рамизу, младшую дочь шейха Валид Аззиза, главы бедуинского племени палестинских Ваххаби. Великий шейх приходился моему отцу дядей, так что его новая жена была ему еще и двоюродной сестрой. Ей было шестнадцать, а ему почти пятьдесят. После их свадьбы моей матери разрешили вернуться в Табу.