Хаджи - [185]

Палестинские батальоны расформировали, а солдат передали в регулярные иорданские войска. Между обеими группировками шла непрерывная борьба. За несколько месяцев задумка развалилась, и палестинцев больше не призывали.

Теперь упор делали на создание крупных сил федаинов и начало диверсионных рейдов через границу с Израилем. В школе Вади Бакка мальчиков начинали тренировать с девятилетнего возраста.

Хотя наши отцы сохраняли свою традиционную власть и уважение, по-настоящему сознание детей контролировали учителя. Отцы не протестовали, раз мы, входя в дом, все еще становились на колени, целовали им руку и почитали их мудрость.

Учеников разбили на ячейки по возрасту и присвоили революционные клички. Все они стали чьими-нибудь «сынами».

Ибн Нимер — «сын тигра».

Были сыновья льва, шакала, орла.

Были сыновья бури, огня, молнии.

Были сыновья Мохаммеда или недавнего мученика, не вернувшегося из рейда в Израиль. Было не менее дюжины Ибн Джамилей, названных по имени моего брата.

Были сыновья храброго, благородного, достойного доверия, свирепого.

Каждый день они разносили охапки листовок, оклеивали стены объявлениями, рисовали лозунги. А главное, составляли хребет демонстрантов, готовых бунтовать по любому предлогу и по первому сигналу.

Я никак не могу оправиться от ужаса, испытанного при виде их зачетных церемоний, исполняемых перед родителями. После демонстрации «воинской удали» и личной храбрости церемония заканчивалась откусыванием голов змеям. У них с подбородков капала кровь, а они жарили мертвых животных для победного праздника. В других школах детей заставляли душить щенков и пить их кровь.

Меня настолько охватило отчаяние от отъезда Омара и от моей собственной несвободы, что я мало думал о Наде. А ей уже было двадцать лет, она находилась за гранью того возраста, когда большинство девушек выходит замуж. Агарь воспринимала это как несчастье, ведь незамужние и бездетные дочери считались семейным позором.

Нада была очень красива, многие юноши ее возраста и вдовцы постарше добивались ее, но Ибрагим всем давал от ворот поворот. На их пыл он отвечал, что Нада должным образом выйдет замуж за человека с положением, но не раньше, чем все мы вернемся в Табу. Неужели он на самом деле верил в это? Во всяком случае, было совершенно ясно, что ему не хочется ее отпускать.

Федаины зазывали к себе девушек, и Нада начала склоняться к ним. Это было бы серьезнейшим разрывом с традицией, влекущим за собой конфликт между отцами и дочерьми. Я всегда считал себя ответственным за Наду и решил, что лучше бы мне позаботиться о ней более тщательно.

х х х

Мы с ней поднялись на Гору Соблазна, как делали уже много раз. Жалко, что отец не позволяет ей ходить в школу для девочек. Она была бы очень способной ученицей, способнее даже некоторых ребят. Все это было страшно несправедливо, ведь у нее полно свободного времени.

У федаинов Нада становилась все активнее. Она примкнула к другим девушкам в возрасте от шестнадцати до двадцати лет, вышедшим из-под власти отцов. Они ходили слушать секретные лекции учителей, Братства и этих психованных маргиналов — коммунистов.

Я собирался сурово ее предостеречь, но чем больше об этом думал, тем больше мне казалось, что лучше ее переубедить. Едва я начал, она сказала:

— Не хлопочи, Ишмаель. Я уже приняла присягу, — ошеломила она меня. — Теперь я дочь революции. Моя группа называется «Маленькие птички». Я — Соловей. Знаешь, почему? Кроме тебя, только они слышали, как я пою.

— Опасно слишком втягиваться в это дело.

— Мне все равно, — кратко ответила она.

— Ну, отцу-то не все равно.

— Отцу? А отцу есть до меня дело?

— Ну конечно.

— Многие чудесные парни пытались за мной ухаживать. Он их всех разогнал.

— Только лишь из-за нашего положения.

— Отцу нужно, чтобы я хранила его честь, вот и все, — сказала Нада. — И вообще, мне все равно, что ему нужно.

— Что ты имеешь в виду, что тебе все равно, что ему нужно?

— Только то, что сказала.

Конечно, я знал, что Нада с перчиком, но она редко это показывала. Может быть, только один я и знал, какой у нее огонь внутри. Ну, может быть, еще Сабри немножко. Находясь дома среди женщин, она едва роняла слово и всегда не жалуясь делала свою работу.

— Надо это обсудить серьезно, — сказал я как можно мужественнее. — С этой компанией не попала бы ты в беду.

— Я всегда тебя выслушаю, Ишмаель, но я решилась кое на что.

— А именно?

— Может быть, мы никогда не выберемся из этого места.

Мы помолчали.

— Положение огорчительное, — сказал я наконец. — Но не делай глупостей.

— Я знаю, как ты думаешь о федаинах, но это первые, кто обращается со мной как с равным человеческим существом, как с личностью с собственной гордостью и достоинством. И вот я их соловей, а Хала — их голубка, Сана — синяя птица. Нам никто не говорил до сих пор ничего подобного. Мы все поем вместе. Рассказываем всякие истории. Смеемся. Ребята узнают, что они не собаки и скоро станут мужчинами.

— О, я-то видел их мужество, — сказал я не совсем честно. — Перед тем, как выехать в рейд, они разъезжают в открытых грузовиках и расстреливают в воздух свои боеприпасы, чтобы подбодрить себя. К тому времени, как они добираются до израильской границы, они бросают свои винтовки и убегают в другой лагерь.