Хадж во имя дьявола - [86]

Но есть такое русское слово — надо.

Ехать в кабине, нюхая горячие испарения бензина и слушая надсадный вой мотора, удовольствие, прямо сказать, ниже среднего, и я ехал в кузове, сидя на рулонах мягкой кошмы.

Пустыня — это конечно, не тайга и не джунгли, но и там, в тайге, можно ничего не увидеть и даже не заметить, если не умеешь видеть и наблюдать. Но если умеешь, то все живет бурно и жадно. Живет и пустыня. То на бархане покажется тройка-четверка грациозных джейранов, так сказать, небольшой гарем, который вывел на прогулку круторогий самец, то в тени крученых стволов саксаула увидишь пеструю ленту змеи или жабью морду варана…

Кстати сказать, обитатели пустынь совершенно не боятся машин. Я видел целый кошачий выводок, важно шествующий мимо работающего бульдозера, или джейрана, трущегося о кузов машины. Но стоит только показаться человеку, как все исчезает. Младшие братья боятся своего хищного и вероломного старшего братца.

Когда мы подъехали, навстречу нам, протягивая обе руки, шагнул высокий сухощавый туркмен с белой как снег бородой. Потом, вглядываясь в резкие морщины на его темном лице, я понял, что ему не менее восьмидесяти — восьмидесяти пяти лет. Хотя он был тверд в походке и имел острие и пристальные глаза охотника. Он, осторожно щупая косточку большого пальца, пожал мне руку и пригласил под навес. Чай… Чай и кусок лепешки — это то же, что хлеб и соль по-русски.

Но я хотел вначале покончить с колодцем, спуститься в него посмотреть и определить, что надо делать. Но старый туркмен отрицательно покачал головой, показав на разложенный по кошме достархан.

— Чай пьем, лепешка кушаем, отдыхаем, Богу молимся, потом на колодец идем.

А колодец был в пятидесяти-шестидесяти метрах. Я видел оголовок, утюн с чархом, верблюда и какого-то мальчишку. Но туркмен добавил:

— Колодец — не джейран и не шакал, бежать не может. Он подождет.

Чай в Каракумах пьют, в основном, зеленый, и, когда привыкнешь к нему, всякий другой кажется безвкусным и пресным. На достархане лежали стопки лепешек, куски прозрачного набата, вяленая дыня и блюдо с каурмой.

Прошло минут пятнадцать. Я уже почувствовал знаменитое чайное умиротворение, как вдруг раздался глухой, но довольно громкий хлопок, а потом какой-то хлюпающий и шипящий звук, и земля под нами вздрогнула и поползла. Я вскочил на ноги и, отступая, резко повернулся. Ни оголовка, ни утюна над колодцем не было. Исчез и верблюд. Как-то я увидел мальчишку, который на четвереньках лез по внезапно появившемуся песчаному склону. И еще над тем местом, где был колодец, кружился высокий песчаный смерч.

Я взглянул на хозяина. Стоя на коленях, он молился, держа перед лицом ладони рук и шепча арабские словеса, а из склоненного на бок чайника лилась тонкая струйка чая.

— Оминь! — громко произнес старик, проводя руками по лицу. — Оминь, гость мой, садись… Садись, чай пить будем. Нет больше колодца, колодец обвалился.

На его месте была глубокая и широкая воронка, быстро засыпаемая песком. Когда, спустя год, я проезжал мимо, там почти не осталось следов, так, еле заметные углубления.

А если бы я все-таки спустился в колодец?.. Тогда бы был «оминь», как сказал старик, и на этом бы все кончилось: и моя история, и мои воспоминания. Все.

А может быть, обо всем этом, о чем я рассказываю, надо молчать? Мало ли что с кем было! Мало ли какими путями идет человеческая история!

Но ведь тот, кто не знает прошлого, не осознает настоящего и лишен предвидения будущего. Откуда они, пустоглазые молодчики, что в поисках мертвого золота раскапывают братские могилы погибших солдат, норовя найти что-нибудь на продажу? Не они ли расстреливают обелиски над могилами? Не они ли, по-крысиному, в погоне за удовольствиями, готовы продать в рабство свою мать и убить отца? А не они ли, расталкивая всех локтями, лезут поближе к сосцу со сладким молочком? А не они ли…

Поэтому я буду рассказывать. Мерзавцы во все времена одинаковы, они только сменили одежды, изменили прически. А я хочу чтоб вы их знали.

35

По-видимому, я так и остался максималистом. Любовь и ненависть — такие чувства, которые, на мой взгляд, не могут иметь полутонов. Если бы в океане не было берегов, он затопил бы все. Если человек не имеет рамок, если он равнодушен ко всему, кроме своих удовольствий, он вовсе не человек, а чума, и к нему нужны санитарные меры. Человеку нужно знать свои пределы.

У меня была знакомая женщина, а у нее сын… Не помню, что он там такое натворил, не то это была какая-то драка, не то превышение обороны, но мальчишку посадили и дали два года. Ну, а мать ходила к нему с передачами и на личные свидания.

И вот однажды она пришла с такого свидания сильно расстроенная, сама не своя.

— Что-нибудь с Сашкой стряслось? — встревожился я.

Она махнула рукой:

— С ним все нормально, но там такое произошло, что и рассказывать неудобно.

А произошло следующее. В очереди на свидание с сыном стояла еще одна мать. Сынок у нее имел пять лет за фарцовку…

— Когда через три дня пошла назад, снова вижу я ту женщину. Вся в слезах, почти обезумевшая. Спрашиваю: «Что случилось?» Она, конечно, сначала молчала, а потом все рассказала: «Пришла, — говорит — на свидание, а он на работе. Ну, я к его приходу стол накрыла, все приготовила домашнее, а о делах с ним ни слова, думаю, ему и так здесь невесело. А он ест и о девках своих расспрашивает. А потом, уже вечером, я постелила себе постель и легла, а он все ходит по комнате и ходит, и на меня поглядывает… А потом остановился около меня и говорит: «Ты что улеглась здесь? Раздевайся как положено и ложись со мной». Я сначала ничего не поняла, так он мне матом пояснил: «Я, мол, тоже живой, а с тебя кусок не отпадет». Так я в коридоре всю ночь и просидела, а утром — вон оттуда. Сейчас иду и не знаю, что делать, рассказать отцу, или нет.