Гюго - [57]

На площади Ратуши солдаты братаются с национальными гвардейцами. Восстание нарастает.

Гюго и его спутник идут к дворцу Бурбонов. Там собрались вчерашние властители-политики. Слышен тонкий голос Тьера:

— Король отрекся от престола. Надо провозгласить регентшей герцогиню Орлеанскую.

В министерстве внутренних дел повторяют слова Тьера. Герцогиня Орлеанская будет регентшей. «Если народ позволит», — замечает человек в блузе.

Бывший пэр Франции спешит назад, на Королевскую площадь. По дороге повстанцы помогают ему перепрыгивать через ямы и выбоины мостовой. Камни вывернуты для баррикад.

Он должен сообщить гражданам своего округа о совершившихся в государстве переменах. С балкона Гюго обращается к толпе. Даже его металлическому голосу трудно прорваться сквозь этот гул.

— Король отрекся от престола! — возглашает бывший пэр.

— Министерство Гизо пало!

Взрыв приветственных криков встречает его слова.

Гюго поднимает руку. «Слушайте, слушайте, что еще он скажет!» — гудит толпа.

— Герцогиня Орлеанская будет регентшей!

Одобрительный гул сменяется резким свистом. Гюго уходит с балкона. Скорее на площадь Бастилии! Может быть, там его слова будут приняты по-другому?

Он поднимается на возвышение у июльской колонны. Весть об отречении короля и падении министерства толпа встречает бурным одобрением. Заявление о регентстве герцогини Орлеанской снова вызывает негодующий отпор.

— Долой Бурбонов!

Какой-то человек с ружьем кричит:

— Смерть пэру Франции!

И Гюго уходит в ночную темноту, как чужой. Он, который всегда считал себя другом народа, другом угнетенных.

Ночью он плохо спит. Город продолжает гудеть и волноваться, и сам Гюго в смятении. Нет. Он не хочет стоять в стороне от совершающихся событий. Может ли он идти против жизни, против воли народа? Должно быть, уже пришла пора для установления новых, более прогрессивных политических форм. Должно быть, его мечтания о разумном, просвещенном монархе и совете мудрейших уже несовременны.

На другой день, 25 февраля 1848 года, Гюго снова идет к зданию Ратуши. Там уже заседает вновь избранное временное правительство. Во главе его — знаменитый поэт Ламартин, снискавший особенную популярность в либеральных кругах с тех пор, как он выпустил книгу об истории Жиронды.

День серый, но Париж сияет и светится:

— Да здравствует республика!

«Свобода. Равенство. Братство». Гюго читает эти слова, начертанные на стенах домов. Разве не воплощены в них лучшие мечты человечества? Разве не о том и он сам мечтал всю жизнь?

На площади Ратуши такое скопление людей, что он теряет надежду пробиться. Совершенно неожиданно национальные гвардейцы, охраняющие вход в здание, отдают ему честь и расчищают дорогу. Оказывается, их командир хорошо знает поэта.

Глава временного правительства поднимается навстречу Гюго, протягивает руки. Прямой, юношески стройный, с трехцветной кокардой на рединготе, Ламартин весь горит вдохновением. Он рад видеть Гюго, он знал, что его старый друг придет.

— Такие люди сейчас особенно нужны республике, — говорит Ламартин, сверкая глазами. — Эта революция особая, она провозгласит всеобщий мир и уничтожит горестное недоразумение, которое существует между различными классами общества, — продолжает он. Ламартин уверен, что в глубине души Гюго тоже за республику. — Не правда ли?

— В принципе да, — отвечает Гюго. — Всемирная республика — венец прогресса, но пришло ли ее время во Франции?

Не хочет ли его друг занять пост министра просвещения? — спрашивает Ламартин. Гюго польщен, но отказывается. Тогда он, может быть, примет пост мэра своего округа? Гюго подумает, чем он может быть полезен. Он хочет быть вместе с народом и не откажется от выборных должностей, конечно, если его изберут.

Неделю спустя Виктор Гюго снова выступает перед толпой народа. Он славит дерево свободы, которое граждане сажают на бывшей Королевской площади, переименованной теперь в Вогезскую. Он славит мир и заканчивает речь призывом: «Да здравствует свобода во всем мире! Да здравствует всемирная республика!»

На этот раз его провожают уже не криками «Долой!», а возгласами «Да здравствует!».

В «Письме к избирателям» Гюго предоставил себя в их распоряжение: «Я принадлежу моей стране, и она может располагать мною».

Через некоторое время он избран депутатом Национального учредительного собрания, горд своей новой должностью, но пока еще осторожен и сдержан. Садится на те скамьи, где группируются самые умеренные. Писатель признал республику, готов служить ей, но ему хотелось бы, чтоб это была республика классового мира, чтоб не вернулись во Францию времена якобинского террора.

Свои взгляды Гюго изложил в обращении к избирателям. Две различные республики рисуются ему. Одна кровавая республика террора. Она разобьет старые учреждения, разорит богачей, не обогатив бедняков, наполнит тюрьмы, а потом опустошит их казнями. Она превратит цивилизацию в пепел, сделает Францию родиной мрака, убьет свободу, задушит искусство…

Другая республика — «святое единение всех французов», без различия классов и положения. Основанная на принципах демократии, она укрепит свободу без узурпации и насилия, установит «естественное» равенство и братство свободных людей. О такой «республике цивилизации» и мечтает поэт.