Гюго - [82]

В 1878 году в Париже состоялись два важных события — в мае отмечалось сто лет со дня смерти Вольтера, а в июне прошёл Международный литературный конгресс. Виктор Гюго участвовал в обоих, произнеся яркие речи. Выступление о Вольтере он начал так: «Сто лет назад умирал человек. Он умирал бессмертным». Наверное, Гюго думал и о себе, произнося эти слова. Он действительно занял в умах и сердцах французов то место, которое веком раньше занимал Вольтер, вернувшись в Париж из Фернея. Они оба прожили одинаковое количество лет — по 83 года, как и Гёте. Последний словно передавал эстафету от Вольтера, при жизни которого он уже успел прославиться «Вертером», к Гюго, чьи первые произведения немецкий поэт читал.

На писательском конгрессе Гюго выступал в роли патриарха мировой литературы. Россию представлял Иван Тургенев, который хотя и недолюбливал Гюго, но вынужден был в своей речи сказать: «За Мольером последовал у вас Вольтер, за Вольтером — Виктор Гюго». С позиций сегодняшнего дня можно сказать, что за Гюго последовал Марсель Пруст, который подростком ещё застал поэта, — единственная фигура во французской словесности, в сменившем его поколении, равная по своему значению, как бы непривычно это ни звучало. Международный авторитет Гюго засвидетельствовал и Алфред Теннисон, величайший английский поэт своего времени, такой же нестареющий титан, написавший ему в 1877 году сонет, начинавшийся словами: «Виктор в стихах, Виктор в прозе».

В 1881 году Виктору Гюго пошёл восьмидесятый год, и во Франции было решено отметить его юбилей. Возможно, боялись, что до настоящего восьмидесятилетия он не доживёт. Чествования превратились в национальный праздник. На дом к юбиляру приехал сам премьер-министр Жюль Ферри. 26 февраля под окнами его дома проходили нескончаемые поздравительные процессии. Приветственные письма, адреса и телеграммы приходили со всего мира, в том числе из России, из города Елизаветграда, название которого Гюго неверно записал у себя в дневнике как Elisabeth-grande, пометив, что он лежит на самой дальней границе России. Также он записал не без сожаления — как человек старинной выучки и воспитания, — что невозможно ответить на все поздравления — столько их было много. Несколько месяцев спустя улицу Эйлау, где он тогда проживал, переименовали в улицу Виктора Гюго.

Но вместе с триумфом продолжались и утраты. В 1883 году, 11 мая, умерла Жюльетта Друэ, его верная возлюбленная на протяжении полувека. При жизни поэта и первые десятилетия после его смерти их связь, которая не являлась секретом для парижского светского общества и литературных кругов, всё-таки не афишировалась, и Друэ упоминалась в прессе как «подруга» и помощница Гюго.

Принято считать, что в 1878 году, в ночь с 27 на 28 июня, после обсуждения предложения Луи Блана, чтобы Гюго произнёс к столетию смерти Жана Жака Руссо такую же речь, как к столетию смерти Вольтера, с поэтом случилось то ли кровоизлияние в мозг, то ли какая-то другая серьёзная проблема со здоровьем, после чего он перестал сочинять и вообще его умственная деятельность ослабла, и он большую часть времени проводил в пассивном бездействии. Но недавнее расследование Доминика Мабена, тщательно изучившего все имеющиеся свидетельства о том, что происходило с Гюго летом 1878 года и в последующее время, показывает, что это не так. Во-первых, с поэтом не произошло ничего серьёзного в плане ухудшения здоровья, во-вторых, его интеллект не показывал признаков ослабления. Он по-прежнему произносил блестящие речи, оставался интересным собеседником.

Достаточно сказать, что он продолжал живо выступать в защиту приговорённых к смертной казни, в том числе в России в 1882 году (через год после Льва Толстого), и протестовал (успешно, к сожалению) против предполагаемой выдачи царскому правительству нигилиста Льва Гартмана, замешанного в покушении на цареубийство в 1880-м. Помимо России, он защищал и Араби-пашу в Египте от повешения его англичанами, одного студента в Австро-Венгрии, ирландского революционера О’Доннела. В 1880 году Гюго добился — вместе с Клемансо — всеобщей амнистии и в самой Франции, коснувшейся прежде всего участников Парижской коммуны. Писал он порой и стихи, например, монорим 1884 года — «Печальный, глухой, старый, молчаливый, / Закрой свои глаза, открытые небесам». Он действительно был в старости несколько глуховат и не так подвижен, как ранее, но это обычные признаки возраста, никакого особенного ухудшения самочувствия не наблюдалось. Вплоть до последнего месяца жизни он регулярно навещал публичные дома, и не просто заходил в них, но и исполнял всё в них полагающееся, чтобы вечером, вздохнув, пожаловаться друзьям, что в его возрасте становится чрезвычайно трудно заниматься любовью три раза кряду.

Весной 1885 года Виктор Гюго простудился и заболел воспалением лёгких. Теперь уже его старческий организм не мог справиться с инфекцией. Несколько дней длилась агония, во время которой он в полубреду ещё сочинял стихи, точнее, их обрывки, которые находившиеся у его постели близкие запомнили наизусть. 22 мая он скончался — и Франция, до того жадно ловившая новости о его недуге, погрузилась в траур, равно которому она не знала. Своей кончиной Гюго организовал самое величайшее действо из всех им задуманных и исполненных. Пол Джонсон отмечал, что как для американцев точкой отсчёта стало убийство Джона Кеннеди и они много лет спустя вспоминали — кто где находился в момент объявления о покушении на него, так и для французов, живших в 1885 году, на всю жизнь главным событием стали похороны Виктора Гюго, благо в них приняло участие два миллиона человек — почти как всё население Парижа в то время.