Гюго - [53]

Ненависть народа растёт и поднимается вокруг этого великого имени, и кто же, как не его злосчастный племянник, взрастил её? Великие воспоминания стираются, и на первый план выступает всё дурное. Никто уж не решится теперь вспомнить об Иене, о Маренго, о Ваграме. О чём же вспоминают теперь? О герцоге Энгиенском, о Яффе, о 18 брюмера... Героя забывают, видят только деспота. Карикатура начинает искажать профиль Цезаря. И что это за фигура рядом с ним! Уже находятся люди, которые путают дядю с племянником, на радость Елисейскому дворцу и к стыду Франции. Жалкий пародист разыгрывает из себя главное действующее лицо».

Как писал Гюго в «Истории одного преступления»: «...некоторые преступления слишком недоступны для чьих-то рук. Чтобы сделать 18 брюмера, необходимо иметь в прошлом Аркольский мост, а в будущем — Аустерлиц». Мы-то понимаем, что, напротив, именно племянник был куда более конструктивным и прогрессивным государственным деятелем, но легко простить эту запальчивость поэту, увлечённому собственным красноречием и подгоняемому прекраснодушной ненавистью.

Но в какой бы эмигрантской ярости ни находился Гюго, он был способен создать более или менее адекватный, а главное, запоминающийся портрет своего врага, которого неплохо знал лично: «Луи Бонапарт — человек среднего роста, хладнокровный, бледный, медлительный; у него такой вид, как будто он не совсем проснулся. Он выпустил в свет, как было сказано выше, довольно ценный труд по артиллерийскому делу и знает все тонкости искусства обращения с пушкой. Он хорошо ездит верхом, говорит, чуть растягивая слова, с лёгким немецким акцентом. Присущие ему черты фигляра проявились на Эглингтонском турнире. У него густые, скрывающие улыбку усы, как у герцога Альбы, и мутный взгляд, как у Карла IX».

Даже герой книги признавал силу этого памфлета, что выразилось в известном историческом анекдоте, приводимом в «Возмездиях»: «Виктор Гюго издал в Брюсселе книгу “Наполеон Малый”, содержащую самые постыдные нападки на принца-президента. Рассказывают, что на прошлой неделе один чиновник принёс книжонку в Сен-Клу. Луи Наполеон её увидел, взял в руки, секунду посмотрел на неё с презрительной улыбкой и затем обратился к окружающим, показывая на памфлет, сказав: “Вот, господа, ‘Наполеон Малый’, пера Виктора Гюго Великого”».

Расширенной версией памфлета стала «История одного преступления» — обширное, строго документальное повествование, написанное по горячим следам. В отличие от «Наполеона Малого», «История» — графически чёткий рассказ, без малейшей романтики, чуждый пафоса. Книга напоминает лучшие страницы французской исторической и мемуарной прозы, от кардинала де Реца до Шатобриана. Что-то в ней есть и от «Архипелага ГУЛАГ» — сочетание документалистики с художественным совершенством, делающее книгу явлением литературы. Ближайший по времени русский аналог — «Былое и думы» Герцена, если бы воспоминания знаменитого эмигранта были сосредоточены на нескольких днях.

«История одного преступления» проводит нас по Парижу начала декабря 1851 года, рассказывая о подготовке переворота и о попытках ему противостоять. В какой-то момент книга становится чем-то вроде авантюрного романа, когда мы следим за блужданиями Виктора Гюго, превращающимся на глазах из академика и депутата в подпольщика.

Однако после завершения «Преступления» в мае 1852 года (невообразимая скорость, учитывая, скольких очевидцев Гюго нужно было опросить, со сколькими письменными свидетельствами ознакомиться!) в печать оно не пошло. Такой фолиант, написанный о совсем недавнем событии, успехом не пользовался бы, да и издатели за него не брались бы во избежание неприятностей. Рукопись отправилась в сундук и ждала своего часа ровно 25 лет, она была напечатана в 1877-м — в момент острого политического кризиса, связанного с попытками президента Мак-Магона править, не считаясь с мнением парламента. Тогда Гюго издал «Историю одного преступления», дополнив её послесловием победителя — описанием свержения Бонапарта в 1870 году — «никогда падение не было столь мрачным», и предпослав книге следующие слова: «Эта книга более чем своевременна, она — необходима. Я её публикую».

Но самым сильным и знаменитым ударом по Луи Наполеону стал сборник стихов «Возмездия». Своему издателю Этцелю Гюго писал: «Я думаю, для меня невозможно опубликовать в это время сборник чистой поэзии. Это произведёт впечатление разоружения, а я вооружён и боевит как никогда».

«Возмездия» вышли через год после «Наполеона Малого» и были написаны в основной своей части уже на Джерси, хотя некоторые вошедшие в него стихотворения датируются ещё доэмигрантскими днями. Их создание представляет собой уникальное явление в мировой литературе — в течение года поэт, словно впав в транс, ежедневно писал, выхаживая по дюнам, стихи самых разных размеров и жанров, но подчиняющиеся единой цели — выразить гнев и ненависть к узурпатору.

Гюго избрал целью не написание одной поэмы, пусть и большой, а именно различающихся стихотворений, поскольку именно так ему было удобнее донести до читателя свои чувства. Они были столь разнообразны, что в жёстких рамках одного произведения им стало бы тесно и целостной композиции не получилось бы. Каждый день он ухватывался за ту или иную мысль, образ, отталкивался от какого-то факта и обращал всё в гремящие стихи.