Гвардия тревоги - [26]

Кирилл улыбнулся.

— Другому не поверил бы. Но тебе, как побывавший у тебя в гостях, верю. А где теперь этот пиратский попугай?

— Помер от старости. Клетка от него осталась. В кладовке стоит.

Потом Кирилл что-то делал, подливал воду, чистил клетки, показывал и рассказывал. Голуби садились ему на плечи, на руки, на голову. Кирилл ворковал с ними, усмехался славной полуулыбкой. Дима смотрел, слушал и думал: другой мир. Совсем другой, со своим населением, своими правилами, удачами и неудачами. Мир на крыше. Мир голубей. И Кирилл Савенко. Все другое. Как внутри математической задачи. Задачу можно решить. Но — надо ли?

Потом вздрогнул, услышав созвучие в словах Кирилла:

— Дима, ты ведь раньше учился в математической школе, так?

— Да. Раньше.

— Это и на уроках заметно. Так ты здорово в математике сечешь?

— Для нашего возраста неплохо. А что?

— А в компьютерах? — не отвечая, продолжал расспрашивать Кирилл. — В программировании и прочем?

— Хуже, — честно ответил Дима. — Я — решатель задач, это мне интересно. Пользователь я, может, и ничего себе, но не больше.

— Решатель задач… — задумчиво повторил Кирилл. У Димы возникло неприятное ощущение. Он решил его от Кирилла не скрывать.

— Ты как будто бы ищешь место в мозаике, куда я подойду и куда меня можно вставить.

— Если и так? — Кирилл взглянул исподлобья. Голуби на его плечах взмахнули крыльями. Теплый воздух опахнул Димино лицо.

«Ангелочек нашелся!» — подумал Дима и сказал вслух:

— Не старайся. Не выйдет. Я сам по себе.

— Конечно, — тут же согласился Кирилл. — А я — что? Ты сам по себе — и все тут.

Дима хотел было обидеться (на что?!), но в этот момент небольшой голубь, почему-то сидящий в отдельной клетке, глянул ему в лицо почти человеческими глазами. Переступил на малиновых лапках, наклонил головку сначала в одну, потом в другую сторону…

— Почему вот он отдельно сидит? — указал Дима.

— У него крыло повреждено, летать не может. Сидит на больничном.

— Он поправится? Сможет летать? — с непонятным ему самому волнением спросил Дима.

— Трудно сказать. Может, и сможет, а может, и нет. Летать — штука тонкая, не по земле ходить. Что он тебе?

— Он мне понравился почему-то, — признался Дима. — Они все, — он обвел рукой внутренность голубятни, — чужие, а у него лицо человеческое.

— Это потому, что они все только в небе и живут. А здесь так… на постое, — объяснил Кирилл. — Это же почтари, у них в генах полет, небесная дорога. А этот крыльев и неба лишен, страдает, оттого ты его и видеть можешь… Ты извини, что я тебе не показываю, как они летают: мне Федя без себя их гонять не разрешает… На, возьми!

Кирилл открыл клетку, уверенно взял голубя с жердочки в ладонь и протянул Диме, как протягивают горбушку хлеба.

— Ты что?! — отшатнулся Дима. — Зачем?

— Ты — гость, — невозмутимо сказал Кирилл. — Он тебе понравился.

— Но как это?!

— Обыкновенно. Ты же сам сказал, что клетка от попугая осталась. Небось, не меньше этой…

— Больше, — прошептал Дима, постепенно привыкая к невозможной мысли.

— Ну вот, и ему спокойнее: не глядеть каждый день, как другие в небо уходят. А если и он снова летать сможет, так вернешь его к своим… Я тебе сейчас объясню, как его кормить-поить надо, ничего сложного…

— Ты говоришь, он болен? — спросила Александра Сергеевна, когда голубь уже был водворен в вымытую клетку, обеспечен свежей водой и зерном (на первый случай Кирилл снабдил Диму небольшим количеством корма). — Это не орнитоз? Я уж не говорю про птичий грипп!

— Нет, бабушка, у него просто повреждено крыло. А так он совершенно здоров.

— Дай бог! Но все-таки это как-то странно… Надеюсь, ты не будешь выпускать его из клетки? Я волнуюсь за Вольфганга…

— Голуби не едят фикусы.

— Но он же будет на него садиться, гадить. У Вольфганга может начаться депрессия…

Дима только вздохнул. Он мог бы попытаться объяснить бабушке, что птицы, садящиеся на деревья, — это естественно, и Вольфганг с появлением в квартире голубя откроет новую страницу своей биографии… Но почему-то делать всего этого не хотелось. Дима чувствовал себя усталым и, кажется, впадал в депрессию вместо фикуса. «А я что? Ты сам по себе — и все тут!» — вспомнились слова Кирилла. А потом Кирилл подарил ему голубя. «Зачем же я — сам по себе? — спросил себя Дима и сам же ответил: — Потому что так нужно. Так правильно. Человек — прежде всего индивидуальность. Бабушка — сама по себе. Папа — сам по себе. Но кому это нужно, кто это решил, чтобы все были — сами по себе?»

— А как ты его назовешь? — все еще подозрительно спросила Александра Сергеевна.

— Мне все равно. Он — голубь, что же еще?

— Голубь так голубь… Но, как хочешь, Дима, а только странно все это… — сказала Александра Сергеевна. И Дима не мог с ней не согласиться.

Клен внизу, во дворе-колодце, ронял опаленные осенним костром листья. Мокрый пряный запах поднимался вверх и заполнял квартиру.

— Я от него изнемогаю, — говорила Александра Сергеевна. — Бессонница и головная боль.

Дима, как нормальный восьмиклассник, не мог сказать «изнемогаю», но чувствовал то же самое. Ночью он босиком вставал с кровати, подходил к окну, открывал фрамугу и шепотом разговаривал с кленом, похожим на тлеющие внизу угли. Клен, как и фикус Вольфганг, был надменен и немногословен. Дима даже подумывал о том, как бы познакомить их между собой. Клену во дворе, должно быть, было так же одиноко, как и Вольфгангу. Впрочем, перетащить огромную кадку фикуса на подоконник Дима в одиночку не мог. Папа же, скорее всего, просто не понял бы его порыва.