Гувернантка - [53]
Сводчатое помещение. Открытые шкафы с ризами. Стихари на вешалке. Позолоченный крест. Якубовская стояла у двери, держась за ручку: «Поспрошайте его, накажите!» — «Слышишь, что я тебе говорю? — викарий Ожеховский с трудом сдерживал возмущение. — Отвечай, почему ты это сделал?» Он держал Анджея за рукав, но тот и не пытался освободиться, только опустил глаза и сжал губы в оскорбительном молчании — именно такое впечатление сложилось у викария Ожеховского, и, теряя самообладание, он дернул Анджея за рукав: «И не стыдно тебе! Как ты мог такое сделать! А может, тебя подговорили? Ну, отвечай! Кто тебе подсказал эту гнусную мысль?» Но у Анджея только глаза заблестели от слез. «Говори! Тогда не постыдился, а сейчас рот на замок? И еще укрываешь сообщников!»
В дверях ризницы со стороны плебании появился прелат Олендский. Красной ризы на нем уже не было. «Отец Вацлав, позвольте на минутку». Этого хватило: задержанный проскользнул под локтем ксендза Ожеховского и одним прыжком подскочил к двери, ведущей в плебанию, после чего, оттолкнув Якубовскую, рванул дверную ручку. Не успел — был схвачен министрантами. Он отчаянно вырывался, но ему заломили руки и потащили к Ожеховскому: «Что? Опять захотел? Опять? Ты!..»
«Оставьте его!» — крикнула мать.
В ризнице стало тихо. Все смотрели на Анджея. Спасаясь от этих взглядов, он подбежал к матери и заплакал, а потом обернулся и посмотрел на викария с беспомощной, отчаянной ненавистью… Хотел что-то сказать, заговорил торопливо, но слова путались: «Я никогда… Я… Я не… Я никогда не хотел…» «Выглядело это некрасиво», — скажет потом ризничий Козиковский.
И в самом деле: выглядело это некрасиво. Мать гладила Анджея по голове, но он захлебывался плачем, не мог перевести дыхание и только рвался к Ожеховскому: «Нет… не поэтому… нет… она… такая слабая… такая… нет…» Прелат Олендский потупился. «Мальчики, — обратился он к министрантам, — выйдите из ризницы и закройте дверь». Люди, собравшиеся в пресвитерии, поняв, что больше не увидят происходящего в ризнице, недовольно загудели, но те, что стояли у входа, попятились, и диакон Эугениуш смог закрыть дверь. Прелат Олендский подошел к матери: «Выйдите с ним через плебанию, диакон Эугениуш покажет дорогу». Якубовская обалдело на все это смотрела.
В коридоре стояло несколько диаконов, живо обсуждая произошедшее. Когда они нас увидели, разговор оборвался и юноши в белых альбах[42] расступились. Все уставились на Анджея, но мать, прижав его к себе, заслонила ему лицо ладонью. И, прильнувшего щекой к ее руке, с закрытыми глазами, повела к выходу.
Перед плебанией было пусто, только из-за расшитой голубями занавески в окне выглянула молодая женщина в полотняном переднике. Люди толпились в пресвитерии, ждали новостей под дверью ризницы, шепотом передавая друг другу самые разные версии случившегося, а здесь было тихо и спокойно. Зеленый купол св. Варвары отливал на солнце стальной голубизной.
Мы шли по саду быстро, словно вот-вот должен был хлынуть проливной дождь.
Приглашение
Когда вернулись домой, говорить было не о чем. Мы сели в салоне. Глаза у Анджея были сухие. Я давно не видел настолько искаженного болью лица. Он сидел на стуле, глядя в пол. Мать вытирала нос платочком. Что тут можно сказать? Я подошел к брату, хотел погладить по волосам, но он уклонился. Мы все еще не могли поверить, что такое произошло именно с нами. Сидели и молчали. В салон вошла Янка с подносом, на котором стоял чайник, но, увидав наши лица, отступила в прихожую, локтем закрывая за собой дверь. Нам хотелось побыть одним. Мать плакала. Отец положил руку Анджею на плечо. Молча качал головой. Анджей спрятал лицо в ладонях и внезапно затрясся от рыданий. Отец обнял его, стал гладить по спине: «Уже все в порядке, не плачь, увидишь, это только сейчас так, потом они всё забудут, увидишь, никто и не вспомнит». Но мы знали, что не забудут, и придется как-то с этим жить.
Мы теперь были на виду. Даже при задернутых шторах мне казалось, что за каждым нашим шагом следят, каждое наше слово слышат и взвешивают на невидимых весах. Да, какое-то время Анджею нельзя появляться на людях. Но как долго?
Вечером я зашел в комнату к отцу. «Ты считаешь, — отец медленно протирал очки, — нам следует поменять квартиру?» — «Я об этом думал. Но, возможно, все выяснится». Отец печально покачал головой: «Что же тут может выясниться… Разве только, что теперь мы чужие». Я смотрел из-за занавески на улицу: «Время лечит и не такие раны». Отец положил очки на стол. Золотая оправа блеснула в свете лампы. «Ты догадываешься, почему он это сделал?» Я смотрел на деревья по другой стороне Новогродской: «Похоже, догадываюсь». Отец опять стал кусочком замши протирать стекла очков: «Кажется, мы думаем об одном и том же». Я не сводил глаз с черных стволов деревьев перед домом Есёновских: «Да, мы думаем об одном и том же». Отец начал было складывать разбросанные по столу листки, но тут же перестал. «Вероятно, ей надо уехать». Я посмотрел на него: «В таком состоянии?..» Он болезненно сощурился: «Понимаешь, я не могу себе простить, что вовремя не заметил…» — «Не грызи себя, — я коснулся его плеча. — Никто не мог знать наперед. Но Анджей умный. Он все понимает». — «Пожалуй, ты прав, только как мы теперь со всем этим будем жить?»
Станислав Лем сказал об этой книге так: «…Проза и в самом деле выдающаяся. Быть может, лучшая из всего, что появилось в последнее время… Хвин пронзительно изображает зловещую легкость, с которой можно уничтожить, разрушить, растоптать все человеческое…»Перед вами — Гданьск. До — и после Второй мировой.Мир, переживающий «Сумерки богов» в полном, БУКВАЛЬНОМ смысле слова.Люди, внезапно оказавшиеся В БЕЗДНЕ — и совершающие безумные, иррациональные поступки…Люди, мечтающие только об одном — СПАСТИСЬ!
Воспоминания старейшего ленинградского писателя о своей жизни, об участии в революции, в Великой Отечественной войне, о писательской работе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемый сборник включены два ранних произведения Кортасара, «Экзамен» и «Дивертисмент», написанные им, когда он был еще в поисках своего литературного стиля. Однако и в них уже чувствуется настроение, которое сам он называл «буэнос-айресской грустью», и та неуловимая зыбкая музыка слова и ощущение интеллектуальной игры с читателем, которые впоследствии стали характерной чертой его неподражаемой прозы.
Войцех Кучок — поэт, прозаик, кинокритик, талантливый стилист и экспериментатор, самый молодой лауреат главной польской литературной премии «Нике»» (2004), полученной за роман «Дряньё» («Gnoj»).В центре произведения, названного «антибиографией» и соединившего черты мини-саги и психологического романа, — история мальчика, избиваемого и унижаемого отцом. Это роман о ненависти, насилии и любви в польской семье. Автор пытается выявить истоки бытового зла и оценить его страшное воздействие на сознание человека.
Павел Хюлле — ведущий польский прозаик среднего поколения. Блестяще владея словом и виртуозно обыгрывая материал, экспериментирует с литературными традициями. «Мерседес-Бенц. Из писем к Грабалу» своим названием заинтригует автолюбителей и поклонников чешского классика. Но не только они с удовольствием прочтут эту остроумную повесть, герой которой (дабы отвлечь внимание инструктора по вождению) плетет сеть из нескончаемых фамильных преданий на автомобильную тематику. Живые картинки из прошлого, внося ностальгическую ноту, обнажают стремление рассказчика найти связь времен.
Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.
Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.