Густав Маннергейм за 90 минут - [10]

Маннергейм решил перебраться к своему знакомому — лейтенанту Селину. Дождавшись вечера, генерал покинул дом Нобеля. Вот как он описывает свое ночное путешествие по взбунтовавшемуся Петрограду: «Уличное освещение было очень слабым, а окна домов оставались темными — в квартирах предпочитали не зажигать света. Мимо проезжали машины с красными флагами, в них сидели солдаты, вооруженные гражданские лица и уличные проститутки. Кое-где горели костры, там собирались люди, чтобы согреться, — март стоял очень холодный. Небо было багровым от пожаров. Время от времени раздавались звуки выстрелов».

Маннергейм добрался до дома Селина без приключений и обнаружил там кроме самого хозяина еще и своего зятя, только что прибывшего из Гельсингфорса, и отставного финского генерала Лоде. Присутствие этого генерала в доме Селина, можно сказать, спасло Маннергейма от расправы революционно настроенных солдат. Буквально на следующий день в квартиру Селина нагрянул солдатский патруль и потребовал выдать им генерала, который, по сообщению бдительных граждан, скрывался в этой квартире. Старик вышел к солдатам и заявил, что граждане совершенно правы, а генерал он и есть, правда, давно уже в отставке. Пока начальник караула проверял документы Лоде, остальные солдаты бросились обыскивать квартиру. Маннергейм сидел в халате и разговаривал по телефону со своим ординарцем. Стараясь выглядеть как можно непринужденней, он поинтересовался у солдат, зачем им понадобился старик-генерал. Солдаты в свою очередь заинтересовались, а кто, собственно, есть он сам, и почему на его сапогах видны следы от снятых шпор. Но Маннергейм уже поднаторел в вопросах конспирации и без запинки объявил, что является финским коммерсантом и недавно прибыл из Гельсингфорса. А так как в Петрограде стоят сильные морозы, то он просто счастлив, что ему удалось достать хоть какие-то сапоги. Страшный акцент, с которым изъяснялся Маннергейм по-русски, и невозмутимый вид иноземца заставили солдат поверить его словам и удалиться.

В этот же день за Маннергеймом прибыл на автомобиле его ординарец и отвез в гостиницу, под защиту коменданта, у которого имелись в подчинении вооруженные солдаты, призванные защищать постояльцев. Кроме того, комендант «Европейской» имел право выписывать удостоверения личности, служившие пропуском. Воспользовавшись его услугами, ординарец Маннергейма выбил для своего генерала право выехать в Москву и место в спальном вагоне в поезде.

14 марта Маннергейм покинул бурлящую столицу и направился в первопрестольную, где его встретил тот же революционный шквал. Маннергейм ехал с Брестского вокзала и наблюдал бесконечные демонстрации, пестрящие красными флагами. Они двигались по той же улице, по которой в 1896 году шел кавалергард Маннергейм во главе праздничной процессии по поводу коронации Николая II; только теперь демонстранты двигались в противоположную сторону.

15 марта Маннергейм узнал об отречении Николая II в пользу своего брата — Михаила. Маннергейм считал Великого князя прирожденным солдатом, и восхождение его на престол вселило в генерала некоторую надежду. Но 17 марта отрекся и Михаил. Монархия рухнула, а с ней рушился и привычный для Маннергейма мир. Пробыв в Москве два дня, он двинулся дальше, утешая себя мыслью, что место солдата — на фронте. Войну, по крайней мере, еще никто не отменил.

Конец карьеры?

Следующим городом на пути генерала был Киев, и там тоже бушевала революция. На шее статуи Столыпина развивался красный шарф.

Прибыв в расположение штаба своей дивизии, Маннергейм узнал, что армия присягнула Временному правительству. С формальной точки зрения, новое буржуазное правительство, которому, отрекаясь от престола, император передал бразды правления, было вполне законным. Однако Маннергейма, впитавшего законы строго сословного общества, все эти новые идеи о свободе и равноправии нисколько не трогали. Маннергейм переживал революцию по другую сторону баррикад. Он был ее смертельным врагом и чуть было не стал одной из первых ее жертв. Маннергейм не принес присяги Временному правительству и не участвовал в торжествах; мало того, он готов был тут же восстать против новой власти. В своих мемуарах Маннергейм утверждает, что сразу по прибытии на фронт он связался с командующим русскими войсками в Румынии генералом Захаровым и призвал его возглавить движение сопротивления. Но генерал ответил отказом, сославшись на то, что время еще не пришло.

Еще более сильным ударом по самолюбию генерала был знаменитый приказ Советов об отмене чинопочитания в армии. Теперь солдаты могли не отдавать чести при встречи с офицерами, военный трибунал и смертная казнь были отменены. Извечный воинский порядок, при котором солдаты должны были беспрекословно подчиняться приказам, практически не действовал. Маннергейм отреагировал на это решительно и жестко. Когда солдаты не выполнили его приказа и отказались идти в траншеи, Маннергейм приказал открыть по ним артиллерийский огонь. Двух снарядов, разорвавшихся за спиной ослушавшихся, хватило, чтобы они вспомнили старые привычки и кинулись в траншеи.