Гусарские страсти - [59]

— Одно не могу понять, Сергеич, как ты эти свои рассказы подразделяешь — на грустый, ироничный, страшный. По-моему, все они…

— Ну да, смешные, — опередил начфин Никиту. — Смешные, да…

Однако! Своеобразное мироощущение у товарища капитана, у Александра Сергеевича П.!

— Пойдем, искупаемся? — предложил Никита.

— Не хочется. Начну плавать — протрезвею. А я желаю быть мертвецки пьяным. Лучше пошли отсюда? Что-то мне воздуха не хватает. Тут как в тюрьме! Подземелье! Или ты хочешь еще разок с девчонками нашими перепихнуться?

— Н-нет… На сегодня хватит.

Еще б не хватит! Пока начфин рассказывал ему свои «смешные» байки, Никита краем глаза посматривал за резвящимися в лагуне. Так вот, половой гигант Чекушкин успел по очереди с каждой из дамочек за камень сплавать. А после него триппер поймать — стопроцентная гарантия.

— Тогда, может, поднимемся наверх? В кабаке посидим, пока твои дружки тут барахтаются.

— Что ж, мысль интересная. Только, Сергеич, у меня в карманах… даже мелочь не гремит.

— Э-э! Не суетись! Банкет за счет приглашающего. Продолжаем радоваться воле и жизни!

Глава 17. Исламист

В кафе стоял приятный полумрак. Тихая джазовая музыка из проигрывателя, спрятанного под стойкой бара.

Капитан заказал салаты, люля-кебаб, шурпу и бутылку коньяка. Само собой, разнообразная зелень, овощи-фрукты.

— И долго ты так планируешь гудеть, как трансформатор? — спросил Никита, после того как бутылка опустела наполовину, а капитан все молчал и курил. Казалось, он не замечал ни вкуса пищи, ни аромата коньяка, ни соседа по столу. Поэтому на еду налегал в основном Ромашкин.

— Как ты сказал? Гудеть? Разве это гудеж? Это тихий, скромный отдых усталого человека. Я сейчас слегка расслабился. Вот первые три дня мы гужевали, гулеванили! Водка ящиками лилась, девки менялись пачками!

Капитан вынул бумажник, вытряхнул из него купюры, отложил в сторону две сотни, осталось только несколько червонцев и четвертных:

— Да вот, пожалуй, на этом и остановимся! Заначка на обратную дорогу и на опохмелку в кабаке Ашхабадского аэропорта. Ты на меня внимания, лейтенант, не обращай. Ешь, пей, отдыхай, а я буду курить и продолжать молчать и размышлять. Договорились?

Никита кивнул и продолжил трапезу.

Вскоре во дворе у грузовика появилась шумная и взъерошенная компания мокрых приятелей. Водитель «Урала» начал громко сигналить.

— О! Накупались! Никак меня зовут! Ладно, я помчусь к ним, а то еще уедут без меня на полигон. Не хочется топать через горы горы пешком. — Никита опрокинул в рот последнюю рюмку коньяка. — Ну, бывай, капитан. Спасибо… за всё.

— Да не за что. Бывай, летенант. Если что, не дай бог, заходи в санбат, поможем..

— Тфу-тьфу!

Товарищи по оружию нервно, с матерком, топтались возле открытой кабины.

— И куда ты пропал? — напустился на Никиту Чекушкин. — Мы его ищем, а он в ресторане сидит! Сколько тебя ждать?!

— Заскучали без меня? С подружками-то! Куда вдруг заторопились?

— Заскучаешь тут! Байрам этот, толстый, вдруг приревновал Чекушкина к брюнетке! — хохотнул Колчаков.

— А что, был повод? — ухмыльнулся Никита.

— Повод! Обижаешь! Причина! — приосанился Чекушкин. — В общем, он драться полез. Пришлось кулаками помахать слегка. Девицы завизжали, в воду попрыгали, подальше отплыли и с валуна наблюдали. А мы с Вадиком этого Байрама с двух сторон дубасим, а он нас в ответ мутузит. Короче, он вдруг как заорет: «Хватит! Прекращаем! Не то врагами станем! А я врагов привык уничтожать!» Хватит, так хватит!.. Выпили в знак примирения по рюмке и ушли от греха подальше!

— А девиц, значит, одних бросили — вместе с этим «авторитетом»? Он же сейчас на них отыграется, измордует!

— И что? Это их работа, им за риск деньги платят. Рыцарь выискался!.. Едем! Сами разберутся без посредников, обслужат по полной программе. Водитель! Жми на газ!

Машина запетляла по дорожному серпантину.

В лагерь добрались затемно.

Неслышащих попытался затеять скандал, угрожая привлечь к ответственности за срыв занятий. Но Чекушкин, допивший в кабине машины из горлышка поллитру, вошел в раж, схватил за горло капитана и сказал, что б тот не пищал: не желаю, мол, слушать визг зассанцев-засранцев.

Ротный вмиг растворился во мраке лагеря. Офицеры в «конуре» разобрались по койкам, моментально заснули. Среди ночи явился продрогший ротный. Прокрался к своему лежбищу и тихонечко лег. Был крепко пьян, но, вероятно, долго и тщательно мочился перед сном на природе, ибо среди ночи не вскакивал и не использовал в качестве писсуара чужие сапоги.

К утру все продрогли. Холодно! Чекушкин окликнул истопника, но тот ответил басовитым храпом. В печке что-то светило, но почему-то не грело. Превозмогая лень, Чекушкин поднялся и, шаркая тапочками, подошел к печке. Вот, блин! Еще б не холодно! Дневальный Кулешов вообще не разводил огня, просто положил на поленья фонарик, включил его и уснул праведным сном.

Чекушкин дал затрещину сонному бойцу, заставил его разжечь топку, но из-за опустившегося на лагерь сырого тумана влажные дрова лишь дымили. Проклиная и Кулешова, и Чекушкина, офицеры выскочили наружу и остаток утра провели на свежем воздухе…