Гуру и зомби - [5]

А то, что посматривают… Ну, заприметили ее найковскую бейсболку. Кто там, в малиновом кепоне… то есть берете. Для того и надеваем. Головной убор летом – самый простой способ не слиться с массой никому не знакомых людей. Зачем выделяться? Чтобы подзаправиться чужой энергией. Всякий взгляд – питание.

Сложнее, когда толпа состоит в основном из знакомцев. В арт-тусовке надежнее действует элегантность. Она организует все пространство вокруг. Силовые линии постороннего внимания, направленного на тебя, как бы поднимают над полом. Взмываешь. Но тогда приходится заботиться о весе. Тушу от земли не оторвать…

Смотрят… Может, кто-нибудь из женщин заметил ее почти девичью худобу, за которую она борется каждодневно, начиная с первого курса истфака… Четверть века ведет сражение, а победа никак не закрепляется. Чуток расслабишься, и наутро весы обязательно испортят настроение.

– Снимите головной убор! – отрывает от размышлений приказ суровой тети-моти.

Одета в защитного цвета рубашку, пуговички еле-еле удерживают набухающую опару ее телес. На мужской вкус – очень даже аппетитно, а на женский – фу, противно…

– Цель приезда? – полоснула контролерша военным взглядом по открытому теперь лицу Веры.

От меня защищают мою же страну, блин!

Мелькнуло негодование и пропало, не успев повысить градус обычного дорожного напряжения. Рутинный вопрос вроде бы перестал вызывать у Веры какие-либо чувства. Домой я прилетела, домой! – хотелось возмущенно выкрикнуть только в первые разы, когда паспорт с немецким гражданством еще не ощущался как бронежилет, который защищает основные органы ее… черт, как это по-русски? Органы ее личности. Уязвимых мест все равно остается предостаточно.

– У меня персональная выставка в галерее «Ривендж», – прозвучало и хвастливо, и надменно. – Приходите, приглашаю, – суетливо добавляет Вера, растянув в улыбке тонкие губы.

Получилось заискивающе. Робеет советский человек перед властью. Бывший советский перед любой властью.

Вера чертыхается про себя, когда багажная змейка никак не хочет вытащить из аэропортовского чрева тугой рулон с десятью полотнами, развеской которых придется заниматься всю ночь.

Прилетели раньше, но выигрыш во времени оборачивается дополнительной нервотрепкой. Герки возле табло, естественно, нет. Хотя теплилось: а вдруг? Вдруг он подумал о попутном ветре, предусмотрел досрочное приземление и приехал пораньше? Нелогичная надежда – сын в пику пунктуальному отцу давно сделался раззвездяем. Еще до того, как родители развелись.

Но чем больше времени Вера не виделась с сыном, тем сильнее реальный Георгий с его хмурой молчаливостью и вспышками гнева преображался в ее сознании: понурые плечи расправлялись, лицо светлело, а сам он становился добрым, внимательным рыцарем, в заботе о матери обретающим и свое счастье.

Как легко изменять мир человеку с воображением!

Но ведь ничего тут несбыточного нет. Вот Густав посвятил ей свою жизнь – и ничуть же не жалеет…

– Вера… Вы – Вера, – слышит она из-за спины.

Знакомый вроде бы голос. Не спрашивает, а вслух рассуждает. Обернулась. Мгновенно охватила фигуру.

Высокий мужчина в серых фланелевых брюках и глухо застегнутом сером пиджаке-кителе. Похожие носят католические священники и офицеры высших рангов. Небольшая сумка из хорошей, мягкой кожи с длинным ремнем ничуть не оттягивает плечо, не портит выправку. Пропорциональное тело. Стоит спокойно. Сильная мужская харизма… Похож на статую Давида, только бородатого, похудевшего и заматеревшего.

– Нестик! Господи, Нестик! – Вера кидается на шею опознанному приятелю. – Узнал! Значит, я не изменилась! – Обнимает, ощутив под пальцами напрягшиеся мускулы предплечья и притягивающий запах свежести. – Как ты тут очутился? Где живешь? Чем занимаешься? У меня завтра выставка открывается. Придешь?

Вопросы набегают один на другой. Как волны, смывающие друг друга.

Нестор сразу улавливает, что Веру совсем не занимает типичная женская заморочка насчет «постарела – не постарела». Понятно, что она обрадовалась встрече, ухватилась за возможность отвлечься от дорожной нервотрепки, от неприкаянности первых минут на новом месте… Но какой она стала? Получится ли с ней контакт?

– Веду занятия по духовному совершенствованию… – Многоточием в конце фразы Нестор прощупывает собеседницу. И привлекает, конечно. Незаконченность – она всегда притягивает. – Курс начинается послезавтра…

– Ой! Как интересно! А кто к тебе приходит? Как народ собираешь?

Нестор не успевает ответить – Вера уже отвернулась от него и лобызает высокого сутуловатого парня лет двадцати, точно так же засыпая его вопросами.

– Мам, я попал в пробку, – отстраняется он сердито. – Авария. Байкер на «харлее» подрезал синий «форд». Смылся, конечно. А двухдверная «букашка» шарахнулась от него. Естественно, впечаталась в автобус. – Отрывистые, короткие фразы, как нервные мазки, рисуют подробную и четкую картину. Хотя говорится, чтобы освободиться от испуга. Чужая трагедия притягивает и ужасает. – В мой автобус. Сбоку. За рулем разбитой машины – женщина… От удара ее голова мотнулась и пробила боковое окно… Рот открыт, глаза распахнуты. Ноль движения… После скрежета – полная тишина. Вдруг бряк – заколка выпала на асфальт. Серебристый лев… И волосы… Длинные, белые… рассыпались… Как живые…