Гуру и зомби - [24]

Голос Нестора и то, что он говорит, – все привораживает. Как по физическому облику человека – здоровая кожа, подтянутое, упругое тело – можно понять, что он ест, так по интонации, модуляциям, звуковой наполненности Несторовой речи Юна догадывается, что он – меломан. Питается хорошей музыкой. Наверняка джаз слушает…

И какие глубокие знания!

Знания, но не вера…

Чтобы и ее не засосало в ту воронку, которая уже через пару минут превращала в зомби весь зал, то есть всех, кто обманываться рад, – Юна заставляет себя наклониться к ботинкам: якобы завязать шнурок, а на самом деле украдкой засовывает в уши желтоватые поролоновые цилиндрики, заранее купленные в аптеке. Приспособление придумано было в начале прошлого века, чтобы защищать сон, но она-то сейчас как раз намерена сосредоточенно бодрствовать. Надеется, что беруши оградят ее от звуковой радиации.

Увы…

Не только голосом Нестор завораживает публику.

Юна вспомнила, как они с Юлькой проверяли качество старых, когда-то знаменитых советских фильмов: отключали звук, и если без слов, без старомодной, скоропортящейся риторики обе чувствуют волну, переносящую в другое измерение, сдвигающую хоть на микрон эмоции и вслед за ними мысли – констатируют: «Пациент жив». Забавно, что в «Зеркале» все-таки захотелось услышать тарковское «свиданий наших каждое мгновенье…», а в «Заставе Ильича» на сцене в Политехническом палец не нажал кнопку, освобождающую звук. Хватило вытянутой длинной шеи Ахмадулиной, вскинутой руки долговязого Евтушенко и цыплячьей вылупленности Вознесенского. Немые, они выглядели более индивидуально.

Юля, Юля…

Изо всех сил зажмурившись, указательным пальцем Юна размазывает в углу правого глаза просочившуюся слезинку и заставляет себя продолжить наблюдение.

Совсем неизощренная пластика у Нестора: встал-сел, прошел между рядами, сцепив руки за спиной, на долю секунды вздернул голову вверх и задержал взгляд, будто над ним не оштукатуренный потолок, а прозрачное небо, и с кем-то там он перемолвился. Все эти движения создают неодолимое впечатление, что главное богатство у него внутри и что если сумеешь удержаться рядом, то он поделится им с тобой…

Юна инстинктивно дернулась, мотнула головой, чтобы сбросить с себя мешающий, вредный морок. Чуть не слетела бейсболка, напяленная на черный парик – ненадежное сооружение начало съезжать… «Ой!» – всхлипнулось вслух. Впереди сидящий парень снова обернулся, соседка шикнула, Нестор, не прерывая проповеди, двинулся в ее сторону…

«Вдруг узнает!» – пугается разведчица.

Обхватив голову обеими руками, она вскакивает со своего крайнего места и на цыпочках, согнувшись, почти бежит к ближайшему боковому выходу, задрапированному синей бархатной занавеской.

Очутившись в пыльной тесноте и темноте, Юна переводит дыхание. Тихонько толкает дверь плечом – не поддается. Схватилась за ручку, подергала ее, всем корпусом нажала на преграду… Не шелохнется.

Что делать? Вернуться в зал? Под буровящими взглядами сесть на свое место или поискать незапертую дверь…

Ноги не двигаются, и мозг как будто онемел – не дает телу никакого приказа. Страшно выходить из укромности темноты на свет.

Весь камуфляж слетел на пол. Осторожно, чтобы не задеть шторку, Юна присаживается на корточки и нашаривает свои защитные атрибуты. С непривычки без зеркала их на себя не напялить.

Показаться сейчас в зале – без кепки, в русой растрепанности… Это значит – конец расследованию. Финиш.

Нет, не имеет она права сдаваться.

И не только из-за Юли. Что о ней Василий подумает?

Как будто в кровь впрыснули адреналина – ничего же пока не испорчено! Свет из-под занавески не пробивается – значит, штора доходит до пола и ног ее никто не видит. Дверная ниша довольна широкая – можно сесть на попу и переждать, пока все не кончится.

Беруши приходится вынуть: надо же хоть как-то контролировать ситуацию. Но оказывается, что если не видеть Нестора, то его голый глуховатый голос легко становится фоном, на котором думается. Хорошо и деловито.

Странно, первые мысли совсем не о мести… Хотя Юна и раньше о ней не думала. Просто с того момента, когда невнятный звонок из милиции прояснился самым ужасным образом, каждая ее жилочка хотела только одного: понять, как же так случилось?

Винила себя. Всегда считала, что грех самоубийства лежит на близких покойного. Приняла на себя вину.

Но…

Юля, ее сестра, ее вторая половина – и слово «суицид»… Ну никак не составляли они одного целого!

Официальную версию отбросила. Стала искать, кто и зачем убил сестру?

Ни разу за это время Юна не сочиняла никакого плана расследования, не продумывала дальнейшие свои шаги.

Автоматически пила-ела, готовилась к лекциям – полставки на журфаке и полная в частном колледже. Рассказывала студентам о пиарных моделях, выпадая на это время в другую реальность. А во все остальные часы равновесие обретала лишь тогда, когда хоть что-нибудь делала для разгадки Юлиной жизни.

Был момент – показалось, что, только повторив путь сестры, получишь ответ. Записалась на лекции Нестора.

Вскоре он уже перестал быть первым в списке подозреваемых, и начали убеждать его доказательства того, что мы все встретимся в том месте, где ничто не рождается и не умирает… Что все мы равны в этом мире непостоянства: постоянно приближаемся к смерти.