Гурко. Под стягом Российской империи - [88]

Прибыл начальник штаба окружения князь Имеретинский. Соскочив с седла, вбежал в землянку.

— Михаил Дмитриевич, поздравляю с успехом. Написал донесение Эдуарду Ивановичу, вручите, князь. И прошу разрешения на новый штурм!..

Получив уведомление Скобелева, Тотлебен велел, во избежание лишних потерь, второй кряж Зеленых гор не штурмовать, удержать первый…

Левое крыло отряда Скобелева прикрывал 2-й Кубанский конный полк. Подполковник Степан Яковлевич Кухаренко с нетерпением ждал приказа Скобелева. Накануне тот распорядился начать атаку только по его указанию…

Ночь была на исходе. От реки тянуло холодом, белел туман. На Зеленых горах, судя по стрельбе, бой был в самом разгаре. Казаки изготовились, сидели в седлах.

Кутаясь в бурку, Кухаренко прохаживался по сырой прижухлой траве, разминался. Туман над рекой напомнил Степану Яковлевичу екатеринодарские рассветы, полноводную и быструю Кубань, с ненасытным урчанием подмывающую крутые берега, старого отца, Якова Кухаренко, бывшего наказного атамана Кубанского казачьего войска, друга кобзаря Тараса Шевченко…

Подполковнику Кухаренко не довелось видеть великого поэта, но в молодости Степан часто слышал рассказы отца о Тарасе Григорьевиче, читал его стихи…

Возле Кухаренко осадил коня порученец Скобелева:

— Ваше высокоблагородие, батальоны охотников удерживают первые траншеи, Михаил Дмитриевич велел вам атаковать неприятеля!

Ловя ногой стремя, Кухаренко приказал:

— Трубите атаку!

Запели трубы, обнажили казаки сабли, и сотни рассыпались полукругом, вырвались из тумана, лавой понеслись на вражеские позиции. Дрожала земля под конскими копытами. Казаки выбили османов из траншей, догоняли, рубили зло, и только огонь с плевненских укреплений остановил конную атаку.

На другой день при встрече с Кухаренко Скобелев сказал:

— Спасибо кубанцам, Степан Яковлевич, добре помогли удержаться на Зеленых горах.

А в реляции генералу Тотлебену, отмечая заслуги казаков, написал: «… подполковник Кухаренко достоин чина полковника».

В штабе армии генералу Гурко передали письмо от баронессы Вревской. Скорее это было не письмо, короткая записка. Юлия Петровна уведомляла, что с лета находится в госпитале в селе Бела и работает сестрой милосердия. «Если вы, Иосиф Владимирович, каким-либо случаем будете в этих краях, проведайте меня… Найти наш военно-временный госпиталь совсем нетрудно, по кибиткам и мазанкам… Работой своей я довольна, потому как приношу облегчение раненым и больным солдатикам… Уважающая вас Юлия Вревская».

Иосиф Владимирович даже мысленно не мог представить себе этой красивой, пленительной женщины в костюме сестры милосердия среди грязи и крови, то, как она своими нежными, ухоженными руками облегчает боль и страдания человеческие…

Сейчас он видел ее, как наяву, как в тот день, когда покидал Петербург. Если бы сегодня он встретил ее, то сказал бы: Господи, как о многом поведал бы я вам, милая Юлия Петровна. Не ведаю, что это со мной, но вы для меня не просто баронесса Вревская, вы та Юлия, к кому, давно или нет, на это не могу ответить, неравнодушно мое сердце. Оно принадлежит вам… Прошу вас, берегите себя… Ради меня берегите…

Положив письмо в карман, Гурко решил, как представится возможность, непременно навестит эту замечательную женщину…

О встрече у Артамонова с болгарским разведчиком Гурко поведал Нагловскому.

Начальник штаба потер затылок:

— Новостей нам, Иосиф Владимирович, этот разведчик не открыл, про снега и ущелья, бездорожье и леса сами знаем. А трудности преодолевать российскому солдату привыкать ли? Но вот коли этот Димитр охотников в проводники сулит, благодарны будем.

— Правы, Дмитрий Степанович, поспешим с подготовкой. Убежден, население болгарское нам поможет.

Еще в Этрополе генерал Гурко обращался к жителям с призывом. И в нем Иосиф Владимирович писал, что русской армии предстоит сделать последний напор на турок и перейти Балканы.

«Вы, — обращался он к болгарам, — должны помочь нам везти оружие, нести тяжести, заряды, сухари через горы. Заплачено будет всем, но главная ваша награда будет избавление от турок навсегда. Вам теперь трудно, но русским труднее; они терпят для вашей пользы, а вы для своей».

Еще там, в Этрополе, выслушав обращение Гурко к болгарам, генерал Нагловский согласно кивнул, заметив, однако:

— Уж так, Иосиф Владимирович, на Бога надейся, да сам не плошай…

Конец ноября, холодный, ветреный. Ударяли морозы, сыпали снега. Но случалось, днем оттаивало и на дорогах появлялись грязь и колдобины.

Плевна переживала критические недели. Давно закрыты лавки и кофейни, не шумят базары и безлюдны улицы. Временами город оглашали свирепые крики башибузуков, промышлявших грабежом и разбоем, резней в болгарских кварталах, да в час намаза взывали к правоверным с минаретов голоса истых муэдзинов.

О, Аллах, обрати свой лик на слуг твоих!

Коченели на ветру и в сырости голодные турецкие аскеры, умирали в госпиталях раненые и больные. По подсчетам интендантов, еды оставалось от силы на полмесяца.

Осман-паша в окружении своих генералов и штабных работников объезжал позиции, стараясь не замечать кутавшихся в разное тряпье солдат. Горели редкие костры, не было ни дров, ни хвороста.