Гунны - [21]
Сергунька, обливаясь потом, с трудом нащупывая в темноте рельсовые стыки, напрягая все свои силы, отвинчивал огромным французским ключом ржавую, плотно пригнанную неподвижную гайку. Он сплевывал на руки, надевал на ключ свою рваную шапку, но гайка, точно припаянная к рельсе, нисколько не поддавалась. Сергунька, отдохнув с минуту, взялся за ключ с новой силой и, резко дернув, вдруг опрокинулся на спину. Гайка, неожиданно сдвинувшись, легко пошла. Сняв ее, он взялся за другие, и снова — то не находил гайки, то ключ не налезал, то соскальзывал, и все они одинаково упрямо не поддавались, отнимая последние силы. Покончив с одним стыком, Сергунька направился к другому и лишь тут заметил, что рельса связана не только одна с другой, но прикреплена костылями к шпалам.
Он сплюнул и быстро пошел в поле.
Недалеко от путей, у перекрестка двух тропинок, Сергунька тихо свистнул. В густом бурьяне кто-то ответил. Он вошел в высокую траву, как в лес, и устало подсел к троим.
— Ну, що?
— Та ну вас к бису!
— А що?
— Що, що... Надо гвоздики вытягнуть!.. Вот що!..
— Яки гвоздики?
— А таки, каждый длиннющий, як штык.
Первый дядька начинал сердиться:
— Говорили тебе — не ходи один! «Ни, я сам, я сам»... Вот и сделал сам!..
— Коли б ни ции загогулины...
— «Загогулины»...
Второй дядька хриплым топотом долбил:
— Не будем снимать... Як я говорил, так и сделаем... Приготовим шпалы.... А ще лучше — рельсу... Там коло путей их много...
— Верно, я бачив коло будочки.
— Мовчи, знаемо без тебе... Як Гаврило за лесом загудит — мы шпалы поперек!... И все... Ты, габелок, сбегай назад, скажи Остапу, щоб к первым петухам тут за лесочком поховались... А як паровоз брякнет об рельсу, хай той дорогой враз подъезжают к пути...
— Зараз...
Сергунька умчался.
В полночь, когда издалека со всех сторон стало доноситься приглушенное расстоянием пение петухов, как по сигналу, из-за поворота, где темнеет крохотный лесок, послышался сначала далекий, глухой шум приближающегося поезда, потом уже где-то близко простуженно и жалостливо, словно в предчувствии беды, загудел паровоз.
Три большие фигуры, похожие на черные тени, быстро скользнули с путей, исчезнув в темноте.
Паровоз, тускло блестя круглыми пятнами неярких желтых фонарей, точно вглядываясь в темноту большими подслеповатыми глазами, тяжело пыхтел. Содрогаясь, гремя железом, стуча колесами огромного состава, он быстро приближался.
Уже мелькнул у моста зеленый огонек. Уже осталось до него саженей двести-триста. Фонари становились больше, круглее, ярче. Шум, пыхтение, лязг, нарастали все громче и громче. И вдруг ночную темноту осветило на миг яркое пламя. В черное небо, гремя как в грозу, улетела горящая огненная туча, рассыпаясь мириадами крупных искр. Удар, точно падение многих тысяч пудов железа, скрежет колес на путях, треск ломающихся вагонов, задушенный стон упавшего на бок издыхающего паровоза — все в короткий миг оглушило тишину безмятежной ночной степи. И вслед за этим в наступившую мертвую тишь ворвались воющие человеческие голоса, чьи-то заглушенные, будто из-под земли, жалобные стоны, обрывистые крики.
Опрокинутый паровоз, торчком стоящие, налезшие друг на друга вагоны, упавшие на откос открытые площадки казались гигантским, длинным, только что убитым в бою животным, испускающим в смертной судороге последние вздохи.
На поло кто-то напряженно, надрывисто кричал:
— Давай, давай, давай!..
— Даешь!..
У моста послышались тревожные выстрелы.
Но уже из-за леса неслись на тачанках, на телегах, на арбах, верхом сотни орущих людей. С криком, свистом, песнями они рассыпались вдоль узкой дорожки, стремительно, приближаясь к убитому змей-горынычу.
Зажглись факелы, загорелись толстые пучки соломы, вспыхнули вдоль путей яркие бурьянные костры.
— Открывай вагоны!
Из разбитых вагонов вытаскивали большие пузатые бочки, туго набитые просоленным свиным салом. Укладывали в емкие пространства высоких арб шестипудовые плотные мешки с сахарным песком, с белой мукой, с гречневой и ячневой крупой.
— Эх, бисов батька, не увезти всего!
— Сколько, злодии, добра награбували!
— Одного сала шесть вагонов!
С шумом вскрывали крепкие двери, в опрокинутых вагонах ломали: крыши, с криками и руганью носились из вагонов к телегам и обратно, таща за собою огромные черные тени от костров и факелов.
Освещенный ярким пламенем большого костра, горласто кричал Петро, покрывая общий шум:
— Що не уместится — все равно выгружать!.. Хай утром мужики соби собирают!! Выгружа-а-ай!! Вагоны сжигать будемо!..
Вдоль состава вихрем мчался Сергунька и высоким визгливым голосом повторял:
— Усе выгружай!.. Выгружа-а-ай!! Вагоны сжигать будемо!!!
В опорожненные вагоны бросали горячие пучки соломы, старое сухое дерево вспыхивало, как бумага, выбрасывая в темноту длинные, узкие языки пламени и черные клубы дыма.
Вытянувшись бесконечной вереницей, окруженные конным конвоем, потянулись обратно тяжело нагруженные арбы, телеги, брички и тачанки...
Обоз скрипел в черной предрассветной мгле ночного поля, кричали возницы, перекликались конные, кто-то запел высоким тенором веселую незнакомую, видно, новую городскую песню, а далеко позади край неба горел заревом догорающего поезда.
Роман «Доктор Сергеев» рассказывает о молодом хирурге Константине Сергееве, и о нелегкой работе медиков в медсанбатах и госпиталях во время войны.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.