Гуннора. Возлюбленная викинга - [20]

– Что с тобой?

Девушка опомнилась. «Ничего!» – хотелось крикнуть ей. У нее не было ни единого доказательства любви Ричарда – если речь не шла о любви брата к сестре. Ни одного слова, которое можно было бы переосмыслить так, будто Ричард признался ей в любви. Как кузнец кует раскаленное железо, пока не сотворит острый сияющий меч, ей хотелось изменять слова Ричарда, но слов не было. Ничего не было между ними, ничего вечного, как сталь, только трухлявое дерево, готовое раскрошиться от первого прикосновения.

Но этого она не могла сказать Арфасту. Они едва были знакомы. И он был так мил.

– Тебе больше не нужно притворяться, будто тебе интересно, – прошипела Альруна. – Мать тебя не слышит, а я знаю, что такие мужчины, как ты, интересуются только лошадьми и оружием. И ты приехал в Руан, чтобы служить герцогу, а не для того, чтобы нянчиться с какой-то девчонкой!

Если эта грубость и обидела его, Арфаст не подал виду, и хотя Альруна только познакомилась с ним, она сразу поняла, что он – человек веселый, способный озарить своим светом самый хмурый день. И даже оказавшись по уши в грязи, он не станет сетовать на судьбу. Голубизна его глаз напоминала чистую воду – не глубокого моря, а стремительного ручья, струящегося по горному склону.

– Это так, – согласился Арфаст. – Я был пажом при дворе Бернара Датского и прибыл в Руан, чтобы стать воином.

Бернар, как и Осборн де Сенвиль, был ближайшим советником Ричарда.

– Так почему же ты говоришь со мной, а не с герцогом? Почему хочешь любоваться гобеленами, повествующими о подвигах других, а не стремишься сам совершить нечто героическое?

– Ох, поверь мне, я тоже хотел бы поехать в Бове.

– В Бове?

– Ричард недавно отправился туда.

– Я не знала…

Потому что никто не сказал ей. Ричард не сказал ей. Он никогда не обсуждал свои планы с сестренкой… только подшучивал над ней, если был в настроении.

– Да. – Арфаст кивнул. – Бруно Кельнский, архиепископ, пригласил Ричарда на встречу в Бове, и немногие из воинов могли сопровождать его. Меня же не взяли. И хотя я действительно люблю лошадей и оружие, не могу же я целыми днями скакать верхом и фехтовать. Я не хочу быть всего лишь искусным наездником и воином, для меня важно не только тело, но и разум и сердце. А теперь мне можно взглянуть на твои гобелены?

Его прямота обезоруживала, да и Альруна не так уж стремилась прятаться от всего мира. Сидя в одиночестве, она наверняка утонет в море боли, а с этим милым юношей приходилось притворяться. Он был простоват и не замечал ее притворства, а потому можно было и самой поверить в то, что она всего лишь девчонка, готовая похвастать своими творениями.

– Ну хорошо. Пойдем. – И Альруна наконец-то встала из-за прялки.

После беседы с Арфастом Альруна чувствовала себя уставшей, но не такой измученной, как раньше. Она удалилась в спальню, которую делила с другими девушками двора – сестрами и дочерьми воинов и прочих придворных. Эти девочки были слишком благородными, чтобы прислуживать при дворе, и жили во дворце герцога с самого детства.

В последние ночи Альруна часто ворочалась без сна, смотрела на девушек и думала, кто из них окажется достаточно глупой и наглой, чтобы попытаться забраться в постель к Ричарду. Но сегодня ее веки отяжелели и она погрузилась в глубокий сон. В его темном царстве ничто ее не тревожило.

Но к утру пришли сновидения и Альруна вновь заметалась в кровати. Мучившие ее кошмары не были связаны с терзающим ее горем, они пророчили угрозу. Вначале образы были смутными, безликими: Альруна лишь знала, что существует какая-то опасность, но не понимала, от кого она исходит и кому угрожает. А потом в ее сне появился Арфаст и, как и днем, сказал, что Бруно, архиепископ Кельна, пригласил Ричарда в Бове.

Почему это имя так пугало ее?

Ей снилось, что они с Ричардом скачут по лесу, вот только листья на деревьях – кроваво-красные и острые, как ножи. Они тихо позвякивали на ветру. Затем налетел ветер посильнее и некоторые листья сорвались с веток. Они падали на Ричарда, резали его прекрасное лицо.

О господи!

Альруна ничего не могла поделать. Ее лошадь вдруг исчезла, ноги подкосились, она кричала, но ни звука не слетало с ее уст. Железный листопад продолжался, пока деревья не остались голыми, и среди черных стволов показался Бруно Кельнский. По крайней мере Альруна думала, что это он, – на нем была красная мантия архиепископа и огромный крест на груди. И этот церковник, человек Божий, хохотал, как способен смеяться лишь дьявол.

Альруна изо всех сил старалась остановить этот смех и наконец-то смогла кричать. Она кричала, кричала, кричала, пока не проснулась. Девушка вскинулась в кровати, и кто-то толкнул ее. Она не видела, кто это сделал, да у нее и не было времени разбираться. В ночной рубашке Альруна выскочила в коридор. Тут не было ни острых листьев, ни окровавленного Ричарда, только факелы освещали ей путь да провожали изумленные взгляды стражников. Альруна никак не могла успокоиться. Она предчувствовала опасность, теперь еще сильнее, чем во сне. Опасность!

Край неба едва подернулся серой дымкой, двор еще спал. Но Альруна знала, куда бежать в столь ранний час. Ее отец, Арвид, до женитьбы был послушником в монастыре и, хотя так и не принял постриг, каждое утро молился в часовне, не оставив былую привычку. Он молился за Альруну, ее мать и двух младших сестер. Вторая дочь Матильды родилась мертвой, третья же была такой слабой, что умерла вскоре после рождения. Арвид и Матильда справились с этим горем, но не перестанут думать о сестрах Альруны до последнего вздоха.