И жаль мне этого старика до слез.
Жаль мальчика.
Понимаю — годы, века пройдут, а все так же старику будут сниться львы, все так же он будет ловить большую рыбу и бороться с акулами до самого конца... И все так же к нему утром будет приходить мальчик и плакать...
И еще увидел, когда сверху на задымленные облака смотрел, другого парня, того, который когда-то из дома ушел, и которого кани остаться просили. Увидел его, одинокого, в городской квартире. Среди ночи не спится ему — воду пьет из крана, а затем садится у окна и смотрит на тихую пустынную улицу, освещенную фонарями. Вспоминает, как осенний морозный ветер с шелестом гоняет листву по остывшей земле, как первый снег кружит над деревенскими домами, над пустыми огородами. И тогда, в ночной тишине, он начинает писать рассказ о жизни, о смерти, о том, как с первым снегом в деревне свежуют вепря, как перед этим сорока, учуяв близкую смерть, из-за забора мелькнет перед глазами и, затрещав, зачекав, заломав хвост, тут же исчезнет.
... А затем я вижу, как он, тот парень, усталый, словно блудный сын, возвращается туда, куда все в свое время возвращаются — к истокам своим...
Тихий летний вечер. Идет он через луг по узкой тропинке, ведущей к тому дому, из которого когда-то ушел в мир... Сеется, шелестя, дождь, и вдалеке, за стеной дождя и тумана, слышно, как звенит цепь, которой спутана лошадь...
И думает он, что скоро, очень скоро, когда душа успокоится, он начнет писать новый рассказ о лошади, гуляющей на воле...
И опять же — понимаю: время не властно над этим несчастно-счастливым поэтом, писавшим о добре и надежде.
И еще увидел голубоглазого юношу, заболевшего туберкулезом. Смотрел, как он сидит на скамейке на морском берегу и смотрит вдаль на белопенные волны. То и дело кашляя, вспоминает свою родину, свой край, как будто проклятый Богом, никогда не бывший счастливым...
И начинает шептать, шептать строки стихотворения про деда, который спустился с печи и сидит у реки, греясь на солнце, и не жалеет, что скоро станет землей. Парень шепчет о своей душе, словно дикий ястреб, рвущийся в небо, на простор...
И не одинок он, ведь книжку имеет.
И опять же, знаю точно, что время не властно над этим парнем, никто над ним не властен — ни философы, ни хохмачи, которые из жизни и смерти очередную шутку лепят, ни политики, наперед все знающие...
И тут словно пелена упала с глаз моих. И подумалось мне...
О-о, не скажу я вам, о чем думалось мне в те минуты, когда домой возвращался и через иллюминатор самолета смотрел свысока на беззащитно открытую землю, без которой человек не может жить...
P. S. С моих слов друг записал все верно, ничего от себя не добавил. Если будет печатать мои приключения, то пусть гонорар возьмет себе. Даю разрешение на публикацию. Под чем и подпись ставлю.
Базыль, родом из Житива.
Перевод с белорусского Максима ПЕЧЕНЯ.
