Гуманная мизантропия - [15]

Зверь и кукла

Как возможно сейчас книжка или песня, известные в национальном масштабе? Боюсь, что уже никак. Но как вариант — могу описать. Надо с толком продаться дьяволу.

Например, написать на обложке книжки: автор — маньяк, зверски убивший пятнадцать человек. Кто именно будет там писать и о чем — вопрос второй. Главное вот этот ход. Зверский некросадист, признанный психически невменяемым… Ждите новых книжек нашего автора!

Писать такое лучше коллективом авторов, маньяка изобретать — бригадой маркетологов и психологов, а конспирировать его, что до «нашего автора» не добрались — бригадой оперативников.

И будет всенародная книга, в том смысле, что обсуждать ее пойдут по всем кухням, как некогда «Архипелаг ГУЛАГ» или там «Москва — Петушки», или даже «Мастера и Маргариту».

Что до музыкальной группы, то это должен быть «адский рок», совершенно не форматная штука с проповедью секса и насилия в извращенных формах. Должны быть песенки, под которые хочется убить всех. Под которые сподручно — разнести весь город в качестве ритуального жеста. При этом не обязательно разносить. Можно и сублимировать потихоньку.

Чем большим гонениям это дело будет подвергаться, тем лучше. Гонения — не более чем механизм бесплатного маркетинга. В период постмодерна ничто нельзя загнать так, чтобы оно исчезло (можно только замолчать). «Гонения» будут формировать «полемический дискурс», а будет дискурс — будет и касса.

К этой возможности предельной популярности обязательно должны подобраться. Других возможностей для выхода на предел я как-то не вижу. Такая штука, как «пошлость», использована попсой уже на все сто, и скоро станет тонуть, ибо перестанет цеплять. После гламурненького — должно хотеться только готичненького, и более уже ничего. После «готичненького» должно хотеться только реальненького: оргии, шприцем по вене, и т. д.

У одного автора стадия заката безобидной пошлости массового гламура называлась: зверь сожрет куклу.

Зверь — он все-таки живой.

И не кукле же порвать зверя?

Кто призывает?

Объяснял студентам понятие «отчуждения».

— Есть отношения, которые устанавливают люди, а есть отношения, которые устанавливают людей. Понятно?

— Нет.

— С девушками устанавливали отношения?

— Ну.

— Вы же можете — переустановить их? Или вообще закончить по своей воле? А в военкомате были? Вы там объект приложения власти, это понятно… А чьей власти — вы думали?

— Ну там военкома.

— Ага. Лично военком решил вас обломать и туда позвал. Делать ему больше, садисту, нечего. Да где бы он был — если бы вас не позвал? Он ведь тоже подчиненный…

— А, — говорят. — Тогда это министр обороны. Или президент.

— Ага. А где бы был министр обороны, если бы 1 апреля и 1 октября не начинал очередной призыв? И пусть у нас будет президент-пацифист, тоже ведь будет заниматься призывом. Ибо где будет в ином случае? То есть понятно, кто объект власти, а субъекта как бы и нет…

— Но власть ведь всегда чья-то?

— А в пьесе? Кто-то царь, кто-то холоп — можно сказать, что царь властвует над холопом?

— По пьесе?

— Нет. По жизни.

— Нет. Властвует режиссер, или даже сценарист.

— Вот мы и подошли к понятию «отчуждение». Значит, есть пьеса, есть цари, но есть сценарий. И вот теперь — откуда он берется? Никто не писал его лично, но общество его производит. Вроде как пищеварение человека — оно ему присуще, но это не его решение, а так случилось до него… И большая часть общественных правил — случились до нас, за нас и без нас… Вы придумывали деньги? А государство? А традиции?

…И т. д. Кажется, ничего особо не переврал. И все понятно, начиная лет с десяти.

Последнее прибежище идиота

«Патриоты России», «враги России», «друзья России», «пожертвовать за Россию» — я немного серчаю с этой риторики, ибо не понимаю: а какая Россия имеется ввиду? Ибо если друзья, враги, жертвовать — это все касательно некоего образа, а он не бывает «вообще». Он все-таки определен, и эта определенность обязательно произносится. Ну, например, святая православная Русь, с колокольным звоном, с самодержцем. За такое уже можно жертвовать. У такого уже бывает — и друзья, и враги. Или наша советская родина — тоже тема.

Не просто кусок земли с такой отчужденной формой, как государство, вырабатывающим какой-то там ВВП, а действительное, взятое в отношении к идеальному. Может даже, скорее идеальное.

Вообще не понимаю, как можно быть фанатиком эмпирии — государства, этноса. Но очень можно быть — фанатиком проекта, должного и возможного, того, чего нет. Тогда и эмпирии с этого будет хорошо.

А патриоты «просто России» — какой-то бред. Ну предъявите проект, ребята. Когда отменяли СССР, имели ввиду некую «новую Россию» как нацию модернистского типа. Оглянулись — модерн помер. В том числе — нашим участием. Эмпирия осталась. То есть какие-то люди, трубы, какой-то, говоря по хайдеггорски, постав, включая и денежную наличность. Все это нужно охранять, налаживать, кормить, обворовывать. В 1990-х такая чисто реактивная деятельность почему-то называлась построением демократии, сейчас то же самое, оказывается, патриотизм.

Умирать за «путинскую Россию», даже если хочется помереть — редкого ума дело. Сам Путин — пойдет? А «команда Путина», как думаете?