Гуманитарное знание и вызовы времени - [183]

* * *

Ты глядел в глаза жестокой яви.

Ты не отводил от бездны глаз.

Что же ты сумел противоставить

Мраку, обступающему нас?

Этой полной слепоте и глуши,

Этой бездуховности в ответ

Ты свою противоставил Душу,

Из Ее глубин сверкнувший свет.

Яркий прочерк внутреннего света

Вспыхнул, тьму ночную разрубя. —

Выход есть! Безвыходности нету!

Жизнь без смерти есть внутри тебя.

Может прах вернуться снова к праху,

Но бесспорна огненная весть:

Больше нет в душе ни капли страха, —

Что б с тобой ни сделали, – АЗ ЕСМЬ!

Я люблю тебя с такою силой,

Что способна разорваться грудь.

Ты ушел. Дыханья не хватило.

Значит, надо за тобою – в путь.

Но не в те загробные пределы —

Есть дорога дольше и трудней —

Не вослед за погребённым телом —

За Душой любимою твоей.

Мне дано великое заданье:

Различить беззвучный зов Творца,

Леса говорящее молчанье,

Всей душой дослушав до конца.

Мне сказали капли дождевые

Вспышкою в скрестившемся огне:

Мёртвых нет. Но только мы, живые,

Живы лишь отчасти. Не вполне.

Это слово бессловесной хвои —

Весть из распахнувшихся небес:

Если я воистину живою

Быть сумею, значит, ты воскрес.

Если бы местоимение «ты» начиналось не со строчной буквы, а с заглавной, то у читателя были бы все основания считать, что речь в стихотворении идет о Христе. Миркина и пишет о Нем, и говорит с Ним, но так сроднить с Богом, как роднит потеря самого близкого человека, не способно ничто. И сколько же нужно душевных сил, чтобы это тайное родство снести, чтобы не отречься от него в горе? Чтобы вдруг не обнаружить, что миром и тобой правят банальные законы природы, против которых ты бессилен, и власть которых никто не отменял.

* * *

Я только лишь теперь узнала,

Что значит – смерть. О, это жало,

Вонзившееся прямо в грудь,

Так, что уже нельзя вздохнуть.

Я это знаю лишь сейчас,

Хотя теряла много раз

Любимых, близких и родных,

Но я умела жить без них.

А нынче в грудь мою проник

Весь холод смерти. Этот крик

Ты слышишь?! – Пустота… Исчез…

Но что, что значит этот лес?

Откуда он натёк, такой

Всеобнимающий покой?

И кто меня из бездны слёз

Вот в эту высоту вознёс?

Так, может, жизнь нам разрубя,

Взамен тебя Бог дал Себя?

И, Боже святый, может быть,

Пришла пора Тебя вместить?..

Это вопрос Сына, полного любви и смирения. Это уже и не вопрос, а ответ. «…Впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк. 22, 42). Пронести через всю жизнь высокий строй души, не перестать слышать Господа и в горе, это значит доверить Ему все самое дорогое, что у тебя есть, было и будет. Это значит уже ничего не иметь отдельного от Него, своего, припрятанного на черный день. Это значит вместить Его даже в сердцевине боли, которую еще можешь или уже не можешь вынести. И вместить, и испытать безграничную тихую благодарность.

* * *

Жить вечной жизнью это значит

Беззвучной быть, как неба гладь,

Беззвучной и совсем прозрачной,

Чтоб никого не заслонять,

Не заглушать самой собою, —

Так жить, чтобы была слышна

Волна вселенского прибоя —

Вот та, священная волна,

Которую часами слушать

В самозабвеньи мы могли, —

Волна, что в мир приносит душу

И вновь несёт её с земли

Куда – не ведаю, но… тише —

Открылся сердца чуткий слух —

Я ясно чувствую, я слышу

Тот, не имущий смерти Дух.

Я не знаю другого такого отечественного поэта, который бы с таким вызовом пренебрег богатейшим арсеналом поэтических средств и добился при этом такого высокого уровня владения словом, действительно, жгущим человеческие сердца. Читательская аудитория Миркиной огромна. Людей, которые нуждаются в ее поддержке, в ее ласковом наставничестве, так много еще и потому, что мистический опыт Зинаиды Александровны лишен какой-либо эзотеричности, он до дна открыт любому, кто доверится своей духовной и художественной интуиции. А я уверен, что порознь эти интуиции не ходят. Сколько в мире ее духовных детей, которые и не знают о существовании друг друга. Но если они знают Бога, то и друг друга они знают. Глубоко верующие воцерковленные люди, а среди них есть и монахи, и монахини, зачитываются ее стихами и сказками. О сказках Миркиной нужно говорить отдельно и подробно, так же как и о ее эссеистике.

Из личного общения с Зинаидой Александровной я вынес не больше, чем позволили мне мои скромные силы, но и на осмысление услышанного, предугаданного сердцем едва ли хватит жизни. «Царствие Божие внутри нас», – не устает повторять она. На этом же метафизическом основании зиждилась мудрость Григория Соломоновича Померанца. Его вклад в русскую и мировую культуру, в историю свободы Духа, которая пишется и чернилами, и судьбой, еще предстоит оценить. В религиозном свободомыслии Антония Сурожского, Александра Шмемана, Александра Меня, Георгия Чистякова был огонь той правды, у которого смогут отогреться, кажется, все. И этим же добрым внутренним огнем охвачено внецерковное богословие Померанца и Миркиной. Его духовная интуиция помогала и будет помогать ей доносить до нас весть иного мира, а ее стихи углубляют русло его религиозно-философской мысли. Более чем полувековой творческий союз Григория Померанца и Зинаиды Миркиной позволил им уточнить в слове ту полноту личного переживания Бога, без которой всякое творчество теряет свой первоначальный исконный смысл.