Гуляй Волга - [10]

– А чего стоите?

– Атаману ведомо, – ответили хором.

– Где ж ваш атаман?

Ему указали на полотняный, раздернутый под дубом шатер.

Ярмак подошел к шатру и, сложив кулаки трубой, загукал филином.

– Пу-гу, пу-гу...

– Кого нанесло?

– Казак с лугу.

Пола шатра откинулась, из шатра, почесываясь, выполз похожий на косматого кобеля Иван Кольцо.

– А-а-а! – взвыл он, увидав Ярмака, и вскочил. – Ты?!

– Не ждал?

Они обнялись.

– Как гуляется твоей милости?

– Славно! – усмехнулся Ярмак. – Живем не тужим, по Волге кружим... Рубь добудешь, ну, полтину пропьешь, полтину пробуянишь. Всего и барышу, что голова болит.

Он снял шапку и обратился к стану:

– Атаман, товариство, ваши головы!

Узнав Ярмака, кругом закричали:

– Ваши головы, ваши головы!

– Рады гостю преславному!

– Поди-ка на наш хлеб-соль, на нашу кашу!

Иные подбегали и кланялись ему в пояс.

– А вам, соколы, как гуляется?

– Богато живем, с плота воду пьем.

– Торопко плывете, – сказал Ярмак. – Какой день гонюсь за вашим дымом и никак не догоню.

– Атаман понуждает, такой он у нас скорохват.

– А вы его на мясо – да в котел.

– Га-га-га!..

– Хо-хо-хо-хо-хо!..

– Откуда к нам?

– С Дону, браты.

– Не один?

– Ватага со мной, да древний старец Мартьян, да черкасы – обнеси головы – Полухан, Лытка, Иван Бубенец и иные.

– Чуем.

– Кличь ватагу!

– Честь и место!

Посланный с расторопными казаками есаул Осташка Лаврентьев скоро привел и весь свой караван.

Встретились друзья, товарищи, земляки – лей-перелей, и пошли выспросы, охи да ахи... [51/52]

Шайки попировали на радостях

дальше поплыли в одном хлебе.

И снова – плесы, перекаты да ветер...

За лето к Ярмаку пристали атаманец Яков Михайлов с людьми, атаманец Никита Пан с людьми, гусак бурлацкий Матвей Мещеряк с людьми и еще несколько бурлацких ватаг и ватажек, меж них и Мамыка, а всего набралось гулебщиков пятьсот и сорок голов.

Довольно оглядывая ножевую оравушку, Ярмак говаривал:

– Ну, якар мар, многие от нас города подрожат!

Засвистала осень

ударили-грянули обломные ветра.

Вскосматилась, заревела Волга, закачалась Волга на корню своем... Текли пески, текли кусты, гонимые дыханием ветров свирепых. Обтекал ржавый лист с дерев, никла посеченная седыми дождями тощая трава. Птица вперелет полетела, зверь вперебег побежал, скатывался сом в омуты.

Струги с Волги обратились в Каму.

12

Плыли.

13

Пышна Кама-река, урывистая вода.

С протоками большими и малыми, как волчиха с волчатами, плутала Кама в дремучих лесах, в немых болотах.

Когда-то, премогучие царства стояли на Каме и Волге.

Города шумели многолюдством.

Большая вода несла парусные караваны восточных купцов. Берега оглашались разноязычным говором. Жажда наживы сводила к одному котлу прокаленного горячими ветрами араба, русобородого новгородца и мокроглазого чудина.

Народы умирали, народы рождались.

Из недр Азии, будто ветром выдуваемые, подымались несметные кочевые орды и мчались по многим дорогам, как вестники грядущих бедствий. Лбами окованных железом бревен кочевники разбивали торговые города, на развалинах строили свои крепости да заводили свою торговлю.

На смену приходили сильнейшие завоеватели и на костях побежденных утверждали свое владычество.

И снова – рев и ржанье, лай и топот, взмах клинка и пожаров мятущееся зарево! – снова накатывалась орда, втаптывала в землю вчерашних победителей и кровью смывала их веру, законы и саму память о них... [52/52]

Из просторов Монголии взялись и татары.

На большеколесых арбах, в тучах песка и сами неисчислимые, как песок, они текли, гонимые властною рукой Батыя, текли и завивались на бродах и на кормных пастбищах, как песок завивается около кустьев.

От топота монгольских коней, от скрипа и грохота арб

дрожала и стонала земля.

На Руси в те поры жила смута.

Город подымал спор с городом, волость – с волостью, удел враждовал с уделом, и князья русские, пускаясь на пронырство, призывали и наводили друг на друга иноплеменников.

Из-за Волги, обесясь, хлынула монгольская конница и затопила землю русскую от степей придонских до рубежей литовских, от Киева до Твери и Новгорода.

Князья с ханами худо ли, хорошо ли, а поякшались – на обе стороны гости с подарками хаживали. Простому же народу была тягость великая, томленье и кровопролитие многое.

Три века

плясала над Русью

сабля кочевника.

Добру и злу, по поверью наших дедов, свои положены судьбою сроки.

Время утишило лютость ханов, размыло время силу Золотой орды.

Москва, раденьем церкви и стараниями хитроумных князей, исподволь копила мощь, наполнялась народом, скупала и покоряла села и города.

Мало-помалу отдохнула земля русская, собралась с кровью, назвала под свои знамена силу многу и стряхнула с себя татар.

Отхлынув, они осели в Крыму и на волжских рубежах. Однако при Иване Грозном, прокладывая на восток торговые пути, Русь сбила татар с Волги, подмяла их, примучила и обневолила.

Распустив паруса, полетели купецкие да царевы орленые корабли к кавказским берегам и в Персию.

Мужики жили, как и ранее, в великой скудости и убожестве. Батоги князя и вотчинника были не слаще плети татарской. Работали холопы на земле, были сыты и бары. Голод и беды кабального житья сгоняли холопов с родных мест, – баре худели и шли в службу к царю или, набрав товаришка, пускались за наживой в далекие края.