Гуляй Волга - [8]

Ах, ложилась Дуня спать

На Иванину кровать.

Мало Дуне послалось,

Много виделося...

        Бежала Волга в крутых берегах. Дружным строем, играя пенными завитушками, катились волны. Намытые корни свешивались в воду, как бороды вросших в землю богатырей.

Над Волгой, под бурями и грозами, невозмутимо стояли широкоплечие дубы, похожие на мужиков в праздничных кафтанах.

Тяжелые струги бежали косяком.

– Яры, – показал Мартьян в сторону, – омуты да уямы, – само место, чертям притон.

– Ну-у-у?

– Да-а-а... Проплывали тут наши низовские атаманы, Тришка Помело да Федор Молчан, и, попутай их бес, заварили замятню, подрались и потопли оба. Доныне по ночам из-под коряг стон слышен.

– Царство небесное, вечный покой! – перекрестился Иван Бубенец.

Плыли.

– А вон и Соколиные горы... За ними легла Уса-река да речка Усолка. В той Усолке соляные ключи бьют.

С горы, подобна ручью, стекала виясь каменистая тропа. [45/46]

– Девичья тропа.

– А чего она так прозывается? – в голос спросили два дружка, Полухан и Серега Лаптев.

Мартьян засыпал в трубку, выделанную из коровьего рога, горсть смешанного с вязовой золкой табаку и поведал:

        «...День за день идет, как трава растет. Год за год идет, как вода текет...

Самые старые старики сказывали, будто в давних годах под тем вон горелым осокорем жил рыбак Дорофейка с дочкой Забавушкой.

Дорофейка рыбу ловил, дочку кормил. Забава пиво варила, портки на батю мыла, да все на бережке посиживала – на воду глядела, воду слушала, казака-бурлака Игнашку поджидала.

И такая-то ли гожая да голосистая девка росла, – сокол спускался из-под облак слушать песню ее, и осетры выплывали со дна реки зреть на ее красоту.

А за горами, в шатре с золотой кистью, жил татарский державец Чарчахан. Слыл он славой и богатством, лихой был аламанщик, не чаял ни коней своих изъездить, ни удаль свою размыкать, а вот, как делу быть, и он попал в перетурку.

Объезжал Чарчахан кобылу Подыми-Голову, и вынеси она его на Волгу. Увидал татарин Забаву – ахнул. И черти в горах Соколиных, передразнивая его, ахнули. Борода его крашеная от радости сразу начала в кольца завиваться... Хлеснул он кобылу, залился к своему кочевью и песню басурманскую залотошил.

Наутро опять приехал.

– Молодуха, дай испить.

Девка ему и говорит:

– Лакай, Волга большая, а ковша поганить тебе не дам.

Сказала так-то, да и пошла.

Поглядел ей Чарчахан вслед, крикнул:

– Айда, баская, со мной! Будешь кумыс пить, салму и бишбармак ашать, меня целовать...

– Тьфу!

– Будешь жить со мною в хороше да в радости. Большой шатер, золотые махры...

– Тьфу!

– Подарю тебе сапожки казанских козлов – окованный носок, серебряна подковка...

– Тьфу!

– Подарю бухарский кушак с кистями, как поток...

Повела на него девка серым глазом и еще плюнула. [46/47]

Урезал Чарчахан плетью кобылу свою Подыми-Голову и погнал ее во всю ноздрю лошадиную, грива стоем встала.

Не спится татарину, не лежится.

Чуть заря занялась, как бурей понесло его опять на Волгу.

– Во сне тебя видал, – говорит, а самого ровно бересту на огне ведет. – Во сне видал – смеялся, проснулся – заплакал...

– Тьфу!

– Снаряжу караван с товарами, и поедем мы с тобой из земли в землю. Ты будешь там, где буду я. И я буду там, где будешь ты. Ветра всех степей будут обдувать нас, будем пить воду из всех колодцев. Солнце поведет нас через горы и пустыни, звезды будут указывать нам дорогу. На привале мокрым рукавом ты оботрешь мне подмышки и пузо, разуешь меня, раскуришь кальян да ляжешь со мною...

– Тьфу!

– С тобой никакая беда не сокрушит меня, как ключ, бьющий из-под камня, не разрушает гору. Будешь пить со мной из одной чаши, есть от одного куска, дыхание свое мы будем смешивать в одно. Мои богатства – твои богатства. Последнее пшеничное зерно раскушу пополам и половину отдам тебе...

Вспомнила Забава бурлака Игнашку, и заиграло в ней...

– Ох, – говорит, – злее зла мне честь татарская! Откачнись, окаянный, не улещай! Мила мне моя сторона русская. Никуда я с Волги не пойду, не поеду.

Раззадорился Чарчахан:

– Подыму народы свои, велю рыть новое русло и Волгу, как верблюда за повод, поведу за собой в пески Монголии, и куда бы мы ни заехали – Волга, сверкая, покатится у наших ног...

Много чего он сулил – не сдалась девка на его упросы.

Уехал – туча тучей.

Малое время спустя налетела на рыбачий стан татарва. Рыбака Дорофейку с камнем на шее метнули в омут раков ловить, а Забаву уволокли с собой.

– Корись! – говорит Чарчахан. – Корись, девка, силе и славе моей.

Девка ухом не ведет и отвечает:

– За стыдное и за грех почитаю некрещеного любить.

И стала она просить, чтоб отпустил ее.

Долго думал Чарчахан и выдумал.

– Пущу тебя на вольную волю, коли сделаешь, что велю.

– Загадывай.

– Видишь озеро? Перетаскай его ведрами в Волгу и тогда пущу тебя.

Согласилась Забава.

День за день идет, как земля гудет. Год за год идет, как метель метет...

Бурлак Игнашка то ль в гульбу пошел, то ль аркан азиятца увлек его в дальнюю сторонку. [47/48]

Забава протоптала через гору тропу в человеческий рост. Птицы склевывали ее слезы, ветер раздувал тоску. Она стала старухой, пока таскала озеро.

Чарчахан в те поры кочевал с ордой на Иргизе-реке. Ему сказали – не поверил. Приехал и, дивясь, зашел в заросшее травой сухое озеро.