Гугеноты - [130]

Теперь остались двое. В то время как Шомберг атаковал Лесдигьера справа, Монфор норовил ужалить слева, действуя дагой и шпагой против одной даги. Лесдигьер, без труда разгадавший его намерение, решил покончить с ним одним разом. Отбив шпагу Шомберга, Лесдигьер с силой обрушил оружие на Монфора, и тот, оторопев от такого броска, выронил шпагу и схватился за ушибленное плечо.

Теперь они остались с Шомбергом один на один. Улыбнувшись, Лесдигьер отбросил шпагу. Она была ему не нужна. Латемер столь усердно обучал его такому поединку, что теперь это было для него веселым времяпрепровождением. Три раза уже предоставлялась ему возможность произвести прямые удары в грудь, но он не сделал ни одного: это было бы слишком легкой победой. Все догадывались об этом и теперь строили различные версии о финале схватки. Лесдигьер сначала выбил из рук Шомберга дагу, а затем и шпагу, которая взвилась вверх и, сверкая, со звоном шлепнулась на пол.

В зале раздались бурные рукоплескания. Такой результат всех устраивал, тем более что сражающиеся были большие друзья.

— Ты можешь поднять шпагу, Шомберг, я разрешаю тебе нарушить правила, — сказал Лесдигьер.

— А к чему? — воскликнул тот. — Разве результат и без того не известен?

И дуэлянты от души обнялись. В зале раздались новый взрыв оваций и одобрительные возгласы.

— Кто же научил вас такому искусству? — спросил Бетизак.

Лесдигьер подумал о Рене и двухэтажном домике на окраине Парижа.

— Один хороший человек, — коротко ответил он.

— Нельзя ли узнать адресок этого человека, мсье? — полюбопытствовал Монфор.

Лесдигьер мрачно улыбнулся и отрицательно покачал головой:

— Нет. Он больше не дает уроков.

— Уж не умер ли он?

— Благодарение Богу, он жив и здоров. А теперь продолжайте тренировку, мы же с моим другом покидаем вас. — Он повернулся к Шомбергу: — Зная, что ты придешь и непременно примешь участие в боях, я приказал приготовить нам две ванны.

— С удовольствием, — ответил Шомберг, — ибо после такой разминки необходимо немедленно ополоснуться.

Едва они вышли из зала, как вслед за ними поднялся со скамьи пожилой безмолвный наблюдатель с пышными усами. В коридоре, у статуи Феба-Аполлона, они встретились.

— Познакомься, Шомберг, — сказал Лесдигьер, — это мой очень хороший знакомый. Ему я обязан всем тем, что ты сейчас видел и что называется бессмертием. Его зовут дон Альварес де Латемер.

Шомберг улыбнулся и с чувством пожал руку испанцу.

Улыбнулся и Латемер.

— Вы хорошо деретесь, но вам не хватает техники, — сказал он Шомбергу. — Должно быть, вас обучал какой-нибудь отставной пехотный капитан: угадываются манеры пренебрежения к противнику.

— Черт возьми, — воскликнул ошеломленный Шомберг. — Клянусь рогом Вельзевула, это действительно так, мсье!

— Ваш друг поможет вам устранить этот недостаток. Вы кажетесь мне добродушным и открытым человеком, а потому легко усвоите нужный урок, который, я уверен, пойдет вам на пользу.

— Надеюсь, — ответил Шомберг, поклонившись.

— Я доволен вами, — Латемер перевел взгляд на Лесдигьера, — и рад, что наследником моего искусства явились вы, человек с чистыми руками и светлой душой. Мы обязательно сходим с вами к мэтру Рене, Лесдигьер, а пока не смею вас задерживать, ибо вы с вашим другом, мне кажется, давно не виделись и мечтаете вдоволь наговориться.

Они раскланялись и разошлись. Латемер пошел к себе, а друзья направились в другую часть здания. Приняв горячую ванну, они уединились в специально отведенной для отдыха комнате, где уже был накрыт стол, заставленный легкой закуской и бутылками с вином.

— Итак, теперь ты свободен, — проговорил Шомберг, потягивая вино, — и мы отправимся с тобой побродить по Парижу. Кто-нибудь остался вместо тебя на время твоего отпуска?

— Да, лейтенант де Варш. Теперь он охраняет особу герцога, а я занимаюсь обучением молодого поколения. Я побывал в Лангедоке, навестил отца. На те деньги, что я привез, он сможет восстановить дом и нанять новых слуг.

— Как здоровье господина Армана?

— Старик еще крепок телом и душой, хотя ему уже под семьдесят. Ему не дают покоя старые раны. Я приставил к нему хорошего врача, который будет неусыпно следить за его здоровьем.

— Счастлив тот, кто имеет родных, — задумчиво промолвил Шомберг, — а вот у меня их нет, и заботиться мне не о ком. Да ты знаешь мою историю. Отца зарубили испанцы в сорок третьем году, мать умерла от холеры, а младшая сестра стала жертвой шайки разбойников в возрасте двенадцати лет. Ее нашли повешенной на дереве близ той деревни, где находилось наше поместье. Меня подобрал коннетабль, я вырос и воспитывался у него в доме, и ему я обязан тем, что еще жив. Он стал мне вторым отцом, и я, положа руку на сердце, готов отдать за него жизнь.

Минуту они помолчали, поглощенный каждый своими мыслями. Неожиданно Шомберг спросил:

— Слышал о дуэли, которую затеял Линьяк? Впрочем, откуда, тебя ведь почти месяц не было в Париже.

— Линьяк? Кто это?

— Он появился здесь недавно. Отъявленный мерзавец, каких мало, по ком давно плачут виселица или топор палача. Кажется, он приходится родственником герцогу де Монпансье. И товарища себе выбрал под стать — Вильконена. Такая же мразь.