«Гудлайф», или Идеальное похищение - [34]

И было тихо. Стона ощущал огромность лунного и звездного пространства, он проезжал на машине с настежь открытыми окнами огромные расстояния. Каким-то образом, по милости Божьей, прохладное дыхание ночи просочилось в ящик, лаская Стону, целуя его, шепча ему: «Ты все еще с нами. Все еще жив».

Нанни вздрогнула и проснулась. Пахло кислым. На кроватном подносе, на фарфоровой тарелке из ее свадебного сервиза лежал недоеденный сандвич: ростбиф с хреном, листик салата, огурец. На шезлонге спала Джейн. Часы показывали половину второго ночи. Везде горел свет. Нанни пристально смотрела на телефон: до сих пор никаких звонков. Потом она быстро вышла в коридор и остановилась на верхней площадке лестницы, прислушиваясь к приглушенным голосам мужчин, к шуму радиопомех и потрескиванию статического электричества в приемниках, к тоненьким сигналам сотовых телефонов. Как будто, словно десять-пятнадцать лет назад, их дети засиделись допоздна в гостиной и смотрят с друзьями кино по телевизору. Входя обратно в спальню, она заметила, что, когда смотрит прямо перед собой, она все видит очень ясно, но по краям все расплывается, будто она глядит сквозь центральное отверстие венка. И еще в глазах прыгали блики, от которых она, даже часто моргая, не могла избавиться.

Нанни накрыла дочь вязаным пледом и села рядом, у изножия шезлонга, молясь, чтобы они дали Стоне одеяло. Почему же они не захватили с собой его пальто? Аккуратно сложенное втрое, так, чтобы линия плеч была на виду, оно осталось на переднем сиденье.

Волосы Джейн были еще влажны после душа, и от нее пахло шампунем Стоны и вербеновым мылом Нанни. Нанни наклонилась над дочерью и поцеловала ее в лоб. Когда она отстранилась, рука Джейн откинулась вбок и ладонь, сжатая в кулак, слегка разжалась — стали видны две серебряные сережки-гвоздики. Нанни вынула их из ладони Джейн, и ладонь расслабилась и раскрылась, как у младенца. Нанни вспомнился запах ее малышей.

Виктор звонил сегодня вечером из Сеула. Он был очень мил. Сказал, что уверен — отец устроит похитителям настоящий ад. Виктор ждет вылета, но аэропорт закрыт, в лучшем случае на несколько часов, из-за шторма. Сильные ветры. Он сказал, что очень ее любит. А голос у него — как это она раньше не замечала — совсем такой же, как у Стоны.

Нанни было холодно, поэтому она быстро ходила по комнате, глядя на сандвич, который для нее приготовила и принесла ей в постель Джейн. Она потрогала телефон на тумбочке у кровати, с той стороны, где всегда спал Стона, прижав кончики пальцев к трубке, изо всех сил желая, чтобы он зазвонил. Стона сам будет с ней говорить. Он скажет: «Все хорошо, — усталым, но уверенным тоном. — Все будет хорошо». Пока Нанни смотрела на телефон, от пальцев к предплечью всползала боль, и она протянула другую руку — размассировать эту боль. И тут она нагнулась всем лицом к телефону, опустилась на колени на пол и кончиком носа коснулась трубки: она почувствовала дыхание мужа на светлой, словно слоновая кость, пластмассе, ощутила запах его уха. Под массирующими движениями ее большого пальца предплечье казалось затвердевшим. А когда она сжала кулак, в ладонь больно вжались сережки Джейн. Она хотела было положить их на тумбочку Стоны, но потом передумала: Джейн может забыть их там. Вместо этого она решила надеть их на себя. Когда вдевала их в уши, боль всползла еще выше по руке. И тут она поняла, что рука затекла оттого, что она все время сжимала между большим и указательным пальцами два волоса Стоны, те, что она сняла с его плеча, когда он уходил из дома. Эти два волоса она держала, пока ее допрашивал Брэдфорд Росс, потом — молодой офицер полиции из Ашертона, которого Росс очень быстро отправил восвояси, потом шеф полиции Томкинс, которому Росс прямо-таки приказал явиться к ней в дом. Не может ли Нанни вспомнить какую-нибудь подробность, которую упустила из виду? Звук, на который не обратила внимания? Не заметила ли кого-нибудь, недавно следившего за их домом? Не было ли необычных звонков по телефону? Необычной почты или посылки? Нанни закрыла глаза, силясь припомнить.

Когда Джейн приехала к Нанни, она осторожно вынула два отцовских волоса из ее пальцев и уложила их в папиросную бумагу. Сейчас Нанни потрогала эту бумагу, надежно упрятанную в карман ее свитера. Она растерла руку и посмотрела на дочь, спавшую на шезлонге в старых тренировочных брюках и в майке Высшей юридической школы.

Вдруг Нанни поняла, что больше ни одной секунды не вынесет запах хрена, и, не думая, выдвинула ящик тумбочки — тумбочки Стоны — и сбросила туда тарелку вместе с сандвичем. Потом толчком задвинула ящик. Она не могла отвести глаз от тумбочки: там, пока он спал, должны были лежать его очки со сложенными дужками. Вместо этого они сейчас лежали в конверте с надписью «Вещдок» в ашертонском полицейском участке. Джейн глубоко вздохнула, вытянула ноги и вдруг начала тихонько похрапывать. Нанни боялась, что с этих пор ничто в их жизни уже не будет идти нормально.

Она взяла платок и высморкалась. Ее аллергия обычно утихомиривалась ко Дню поминовения, но в этом году она прямо-таки разбушевалась. Проходя мимо шезлонга к двери, Нанни погладила дочь по голове, по ее густым, темным, быстро отрастающим волосам.