Гудериан - [31]

.

Над всеми прочими соображениями в связи с расширением армии до 36 дивизий – цель, которую Гитлер поставил в начале 1934 года и сделал публично известной в 1935 г., – довлело желание создать силы, способные защитить границы Германии. Оккупация Рура в 1923 году французами, не встретившая сопротивления, поскольку сопротивляться было практически нечем, вызвала к жизни постоянный страх вторжения с запада, который слегка оттесняла на задний план лишь угроза со стороны вновь созданных государств, Польши и Чехословакии, с момента своего возникновения в 1918 году то и дело пытавшихся поживиться территорией за счет соседей, причем Польша проявляла больше активности в этом плане, чем Чехословакия. Нет никаких доказательств, что генеральный штаб рассматривал планы наступательных операций, как до начала перевооружения, так и на первой его стадии. Причины очень просты: все военные приготовления Германия могла закончить лишь к 1943 году. Давая такую оценку, генштаб исходил из реального состояния финансов страны и возможностей ее промышленности. Решение о принятии любой дорогостоящей программы было делом мучительным, ибо принималось в свете ограничений, к которым примешался страх перед возможным финансовым кризисом, если процесс пройдет слишком быстро. Экономия, экономить на всем, экономить везде. Под этим девизом Германия приступала к укреплению своей обороны. В таких условиях думать о наступательных вооружениях приходилось в последнюю очередь. В 1936 году на страницах своей книги «Внимание! Танки!» Гудериан, несомненно, изложил свои истинные убеждения, заключавшиеся в том, что Германия может позволить себе только короткую войну в надежде привести ее к выгодному для себя завершению, прежде чем ресурсы истощатся, и армия будет разбита. Такие убеждения не типичны для человека, жаждущего войны.

Начальная концепция танковой дивизии, изложенная Гудерианом в книге «Внимание! Танки!», имела ярко выраженный оборонительный характер. Нападение на французов он считал бессмысленным. Куда больше Гудериана страшила угроза с востока, поэтому он стремился к созданию высоко мобильных сил, способных, если возникнет необходимость, выбить дух вон из поляков и чехов и задержать французов на западе. На учениях в течение всего 1933 года Гудериан экспериментировал с оборонительными операциями, которые, по его словам, «…во многом прояснили отношения между различными видами оружия и укрепили меня в моих убеждениях, что танки проявят себя в полную силу в рамках современной армии, если их будут считать главным оружием этой армии и поддерживать полностью моторизированными подразделениями других родов войск». Эти подразделения поддержки, настаивал Гудериан, «должны быть постоянно приданными».

Задача будущих танковых дивизий, которым, по замыслу Гудериана, предстояло стать краеугольным камнем сухопутных сил, была определена в листовке, распространенной в конце 1933 года: «…Атака широким фронтом во фланг или тыл противнику, не дожидаясь подхода других, более медленных частей; однако значительный успех возможен при фронтальном прорыве. Танки могут быть использованы и для преследования бегущего противника, внося дополнительную панику и смятение в его ряды. С другой стороны, танковые войска менее приспособлены для удержания захваченной территории; для этой цели целесообразнее использовать моторизированную пехоту и артиллерию. Танки должны применяться не в затяжных боях, а в коротких, проводящихся в удачно выбранный момент операциях, которым предшествует краткий инструктаж. Принцип состоит в том, чтобы использовать боевые танки в самой гуще операций, сконцентрировать основные боевые силы там, где решается исход боя… по принципу неожиданности, чтобы противник не успел принять оборонительные контрмеры».

Нельзя сказать, чтобы идеи Гудериана встречали полное понимание, и их внедрение шло по пути, устланному розами. Зачастую Гудериану приходилось черпать силы лишь в собственном неиссякаемом оптимизме. Увы! Его терпение не всегда было на высоте, и склонность к раздражительности в моменты стресса стала проявляться все более отчетливо. Те из его современников, кто говорил о нем как о «быке», не принимали в расчет разочарования и огорчения, преследовавшие Гудериана на его пути, и сами перестали следовать старой прусской традиции «абсолютной откровенности, даже по отношению к королю». Многие с удовольствием вспоминают о его готовности всегда выслушать их с терпением и пониманием.

По мере того, как Гудериан все более погружался в хлопоты, связанные с проталкиванием своих инноваций, у него оставалось все меньше времени для самоанализа, и все же, когда 2 августа 1934 года он давал присягу на верность лично Гитлеру, а не конституции, у него оставались некоторые сомнения. Он писал Гретель: «Я молю Бога, чтобы обе стороны в равной степени соблюдали свои обязательства ради блага Германии, армия всегда оставалась верна своим клятвам. Пусть Армия поступит также и на этот раз». Гретель подняла эту же тему в письме от 19 августа к своей матери: «Только что по радио я слышала, как Гитлеру устроили овацию… Мы нуждаемся в единстве больше, чем когда-либо, только это может произвести впечатление на заграницу… Вера Гитлера в то, что на него возложена миссия по спасению Германии, и вера народа в него способны сотворить чудеса. Но иногда начинаешь немного опасаться излишней эйфории». Это были первые опасения, что события принимают рискованный оборот, однако они едва ли могли испортить радужные впечатления от фюрера, чей авторитет в тот момент казался неоспоримым. Гудериан смотрел на фюрера как на спасителя. Будучи искренним приверженцем Единой Лютеранской Церкви, он не часто посещал богослужения, поскольку, по словам его сына, и в религии постоянно искал новые идеи. В итоге, чем более сильному давлению подвергался Гудериан в процессе творческого поиска, тем яростнее расчищал завалы на своем пути, культивируя в себе суровый дух независимости.