Губернаторская дочка - [12]

Попрыщин наклонился и быстро перебирая ногами юмористически показал согнутого как гвоздь спешащего куда-то советника Мамаева.

- Вот так ходит наш губернский советник Мамаев..

- А вот как ходит надутый поляк! - крикнула Софья и показала надутого поляка.

- Проше пани!.. А вот как ходит надутый немец! Guten Morgen! - показывая какие у немца усы, подбоченясь и опершись на невидимую шашку Софья показала надутого немца.

- А вот какой надутый австрияк! - тут же закричала она.

Показывая австрияка, который ходит во фронте, Софья отсчитывала:

- Айн! Цвайн! Драйн!

- О, Господи! О, Боже ты мой! Софья Николаевна, как же Вы меня радуете своими фокусами!

- Арсений Арсеньевич, мы с Верой и с Глашей были на ярмарке.Там на ярмарке я слышала песню. Хотите спою?

Софья разыгралась. Она быстро встала к бюро, потом перебежала к роялю, потом просто встала к столу. Она взмахнула руками и запела:

- Я маленькая девочка, я в школу не хожу! Купите мне ботиночки..

Боже мой, что тут случилось с Попрыщиным!..

Когда он услышал знакомую песню, что с ним случилось! Он не раз слышал ее в кабаках, во дворах и на улицах. Но тогда ее пели или гулящие девки или мальчишки и девчонки с замызганными носами. А сейчас Софья!.. Боже мой!.. Как только она взмахнула ручками и спела несколько первых слов Попрыщин сорвался к ней, бросился перед ней на колени и стал целовать ее ножки и туфельки.

- Я не за этим сюда зашла, Арсений Арсеньевич! Арсений Арсеньевич!

Попрыщин очнулся.

Софья погрозила ему пальцем:

- Чтобы больше Вы так никогда не поступали!

- Вот так я и живу, не зная любви, не зная Вашей привязанности, - сказал Попрыщин, - Я поутру сегодня шел и все думал: увижу Вас нынче или нет? Загадал желание: и вот оно сбылось! Какая это радость: увидеть Вас хоть на минуточку, хоть один только раз.

Софья слушала так как будто она не слышала. И он не мог понять воспринимает ли она его слова и слышит ли она их вообще. Нет, она их конечно слышала, - но он не знал как она к ним относится и ему казалось что она тут же забывает все что он произносит, не замечает, не слышит или не обращает на его слова никакого внимания.

Он не знал как передать ей все то что было в нем и какая неправда в том каким его принимают и выставляют окружающие его люди. Ему было непонятно почему Софья, ставшая родной, воспринимает его как чужого человека, и это было самое тяжелое: что он для нее совсем чужой человек.

Раньше Софья казалась ему идеальной, недоступной, а теперь стала казаться совсем родной. Ему казалось странным что эту девочку в детстве воспитывали вдали от него, и, когда она была совсем маленькая, и ходила по снегу в маленьких валенках, такая же хорошенькая как сейчас, ему казалось что уже тогда ее воспитывали специально только для него, и ему казалось что она росла где-то рядом с ним, близко, потому что она была теперь вся понятна ему как была бы понятна родная сестра. Он уже не стеснялся и не боялся ее и не смущался перед ней как это было раньше, потому что он знал что она хорошая, хорошая девочка. Совсем родная. Совсем. Совсем.

Вошла Глаша: черноволосая двадцатидвухлетняя девушка в льняном домотканом платье перевязанном под грудью широкою синею лентой.

- Софья Николаевна, - сказала она, - пришел мальчик Сережа, веселит нас на кухне и поет нам свои песни.

Софья молчала и Попрыщин понял что она поражена происшедшим и еще не может говорить, не может сразу придти в себя.

Софья стояла сосредоточенная, серьезная, строгая, и лишь изредка делала легкие недовольные движения головой. Попрыщин понял что в эту минуту она его терпит только потому что до этого у них были доверчивые отношения.

Она сказала:

- Приведи Сережу.

Если бы не вошла прислуга и не привела Сережу неизвестно чем и как закончился бы их разговор. В зал входил мальчик Сережа. "Слава Богу. Хорошо что пришла Глаша, - подумал Попрыщин, - Слава Богу."

Софья спросила Сережу:

- Ты откуда?

- С Хомутов. Мы с дядей Митяней по всем ярмонкам поем.

- А где дядя Митяня?

- На дворе водку пьет.

- Угостили? - спросил Попрыщин.

- Знамо, угостили. Он на балалайке играет и кренделями танцует.

- А ты кренделями умеешь?

- Я кренделями не умею. Кроме дяди Митяни кренделями танцевать никто не умеет.

- Что ты умеешь?

- Я песни пою.

- Какую ты поешь песню?

Сережа подбоченился, притопнул ногой, встряхнул головой как он это делал всякий раз раз как выступал перед публикой, и запел:

- Я любила и люблю солдатика военного

  Никогда не изменю свово словечка верного!

Распевая он приплясывал и разводил руки.

- Эх, как хотел бы я стать актером, вольной птицей! - сказал Попрыщин, - Я в театр попал впервые на ярмарке. В балагане. Играли русского дурака Филатку. Очень смеялся. И в каких театрах я потом не был не пришлось мне еще раз так сильно смеяться.

Софья подошла к мальчику, присела перед ним, погладила его по голове и спросила:

- Тебе нравится такая жизнь?

- Знамо, нравится. Мы с дядей Митяней вольные птицы. Куда хотим, туда ходим. Хотим поем, хотим чай пьем.

- Ты маленький. Не трудно тебе ходить?

- Нет.

- А зимой?

- А зимой мы у Хомутах. На масленицу или в воскресенье мы на базарах, на свадьбах поем.