Гуарани - [107]
Фидалго поглядел на дочь, и сердце его сжалось от боли: он уже готов был раскаиваться в том, что не принял предложение Пери и не сделал последней попытки спасти эту только начавшую расцветать жизнь.
Но мог ли он перечеркнуть свое прошлое и забыть о долге, который властно требовал от него смерти на посту? Мог ли он в свою последнюю минуту изменить людям, которые решили разделить его участь?
Чувство долга у кавальейро этих далеких времен было так велико, что дон Антонио ни на минуту не допускал, что может бежать даже ради того, чтобы спасти дочь. Если бы нашелся какой-либо другой способ, он, вероятно, ухватился бы за него как за милость божью, но согласиться на бегство он не мог.
Пока в душе фидалго шла жестокая борьба, стоявший возле Сесилии Пери, казалось, хотел защитить ее своим телом от грозившей ей неизбежной смерти. Можно было подумать, что индеец ждет чьей-то помощи, ждет чуда, которое непременно спасет его сеньору.
Увидев на лице индейца непоколебимую решимость, дон Антонио задумался. Когда он поднял голову, глаза его блестели — в них была надежда.
Он подошел к креслу, где спала Сесилия, и, взяв Пери за руку, торжественно сказал ему:
— Если бы ты был христианином, Пери!
Индеец обернулся к нему, до крайности удивленный.
— Зачем? — спросил он.
— Зачем? — задумчиво повторил фидалго. — Затем, что, если бы ты был христианином, я мог бы доверить тебе мою Сесилию; ты бы сумел доставить ее в Рио-де-Жанейро к моей сестре.
Лицо индейца просияло; он задыхался от радости; его дрожавшие губы с трудом могли произнести вырывавшиеся из самого сердца слова.
— Пери станет христианином! — сказал он.
Дон Антонио посмотрел на него признательным взглядом. На глазах его заблестели слезы.
— Наша вера допускает, — сказал фидалго, — что перед смертью каждый человек может крестить другого. Мы все сейчас на волосок от смерти. Стань на колени, Пери!
Индеец опустился на колени у ног старого фидалго, который возложил ему руки па голову.
— Теперь ты христианин! Нарекаю тебя моим именем.
Пери поцеловал крест на рукояти шпаги, которую ему протянул фидалго, и поднялся, гордый и надменный, готовый преодолеть все опасности для того, чтобы спасти свою сеньору.
— Я не беру с тебя клятвы, что ты будешь беречь и защищать мою дочь. Я знаю, как благородно твое сердце, знаю твой героизм, знаю, как беззаветно ты предан Сесилии. Но ты дашь мне другую клятву.
— Какую? Пери согласен на все.
— Поклянись, что, если тебе не удастся спасти мою дочь, она не попадет в руки врагов!
— Пери клянется. Он доставит сеньору к твоей сестре. А если бог, тот, что на небе, не позволит Пери исполнить обещание, никакой враг не коснется твоей дочери, пусть ради этого надо будет сжечь целый лес.
— Хорошо. Я верю тебе. Вручаю тебе мою Сесилию. Теперь я могу умереть спокойно. Ступай.
— Прикажи запереть все двери.
Авентурейро поспешили исполнить приказание фидалго — они заперли все двери. Индеец прибег к этому последнему средству, чтобы выиграть время.
Крики и рев дикарей по временам стихали, а потом возобновлялись снова, становились все громче и громче; не было сомнения в том, что айморе взбираются уже на скалу.
Несколько минут прошло в большой тревоге. Дон Антонио поцеловал дочь в последний раз. Дона Лауриана прижала спящую девушку к груди и закутала ее в шелковую шаль.
Прислушиваясь к каждому шороху, не сводя глаз с двери, Пери ждал. Он стоял, слегка опершись рукою на спинку кресла, и по временам в великом нетерпении топал ногой.
Вдруг ужасающий рев раздался уже под окнами. Языки пламени ворвались сквозь оконные и дверные щели. Весь дом до самого основания задрожал от натиска великого множества дикарей, которые хлынули туда вместе с пожаром.
Несмотря на то что вся остальная часть дома была погружена во мрак, Пери шел уверенно: он направился прямо в комнату, где прежде жила его сеньора, и влез на окно.
Срубленная им пальма была перекинута в виде моста через пропасть и на расстоянии тридцати локтей другим своим концом упиралась в одну из ветвей олео, которое айморе свалили еще днем, чтобы лишить обитателей дома последней возможности спастись бегством.
Держа на руках Сесилию, Пери ступил на этот утлый мостик шириною всего в несколько пальцев.
Тот, кто бросил бы в эту минуту взгляд на ущелье, увидел бы, как, освещенная бледным отблеском пожара, над пропастью медленно скользит чья-то тень, похожая на одно из тех привидений, которые, как верят в народе, бродят в полночь по зубчатым стенам разрушенных замков.
Пальма гнулась, и Пери, качаясь над бездной, медленно двигался к противоположному ее краю. Крики дикарей звучали в воздухе, смешиваясь с грохотом такапе, которые сотрясали двери и стены здания.
Не оглядываясь на весь тот ужас, который он оставлял позади, индеец добрался до противоположного края пропасти и, держась одной рукой за ветви дерева, благополучно спустился на землю.
Потом, идя в обход, чтобы не наткнуться на лагерь айморе, он направился к реке; в кустах была спрятана маленькая лодка, на которой обитатели дома переправлялись через Пакекер.
После того как Сесилия уснула, Пери отлучился на час и за это время успел сделать все приготовления для головокружительного предприятия, цель которого была — спасти его сеньору.
Книга Томаса Мартина – попытка по-новому взглянуть на историю Древней Греции, вдохновленная многочисленными вопросами студентов и читателей. В центре внимания – архаическая и классическая эпохи, когда возникла и сформировалась демократия, невиданный доселе режим власти; когда греки расселились по всему Средиземноморью и, освоив достижения народов Ближнего Востока, создавали свою уникальную культуру. Историк рассматривает политическое и социальное устройство Спарты и Афин как два разных направления в развитии греческого полиса, показывая, как их столкновение в Пелопоннесской войне предопределило последовавший вскоре кризис городов-государств и привело к тому, что Греция утратила независимость.
Судьба румынского золотого запаса, драгоценностей королевы Марии, исторических раритетов и художественных произведений, вывезенных в Россию более ста лет назад, относится к числу проблем, отягощающих в наши дни взаимоотношения двух стран. Тем не менее, до сих пор в российской историографии нет ни одного монографического исследования, посвященного этой теме. Задача данной работы – на базе новых архивных документов восполнить указанный пробел. В работе рассмотрены причины и обстоятельства эвакуации национальных ценностей в Москву, вскрыта тесная взаимосвязь проблемы «румынского золота» с оккупацией румынскими войсками Бессарабии в начале 1918 г., показаны перемещение золотого запаса в годы Гражданской войны по территории России, обсуждение статуса Бессарабии и вопроса о «румынском золоте» на международных конференциях межвоенного периода.
Одно из самых страшных слов европейского Средневековья – инквизиция. Особый церковный суд католической церкви, созданный в 1215 г. папой Иннокентием III с целью «обнаружения, наказания и предотвращения ересей». Первыми объектами его внимания стали альбигойцы и их сторонники. Деятельность ранней инквизиции развертывалась на фоне крестовых походов, феодальных и религиозных войн, непростого становления европейской цивилизации. Погрузитесь в высокое Средневековье – бурное и опасное!
В дневнике и письмах К. М. Остапенко – офицера-артиллериста Терского казачьего войска – рассказывается о последних неделях обороны Крыма, эвакуации из Феодосии и последующих 9 месяцах жизни на о. Лемнос. Эти документы позволяют читателю прикоснуться к повседневным реалиям самого первого периода эмигрантской жизни той части казачества, которая осенью 1920 г. была вынуждена покинуть родину. Уникальная особенность этих текстов в том, что они описывают «Лемносское сидение» Терско-Астраханского полка, почти неизвестное по другим источникам.
Любимое обвинение антикоммунистов — расстрелянная большевиками царская семья. Наша вольная интерпретация тех и некоторых других событий. Почему это произошло? Могло ли всё быть по-другому? Могли ли кого-то из Романовых спасти от расстрела? Кто и почему мог бы это сделать? И какова была бы их дальнейшая судьба? Примечание от авторов: Работа — чистое хулиганство, и мы отдаём себе в этом отчёт. Имеют место быть множественные допущения, притягивание за уши, переписывание реальных событий, но поскольку повествование так и так — альтернативная история, кашу маслом уже не испортить.
Интеллектуальное наследие диссидентов советского периода до сих пор должным образом не осмыслено и не оценено, хотя их опыт в текущей политической реальности более чем актуален. Предлагаемый энциклопедический проект впервые дает совокупное представление о том, насколько значимой была роль инакомыслящих в борьбе с тоталитарной системой, о масштабах и широте спектра политических практик и методов ненасильственного сопротивления в СССР и других странах социалистического лагеря. В это издание вошли биографии 160 активных участников независимой гражданской, политической, интеллектуальной и религиозной жизни в Восточной Европе 1950–1980‐х.