Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - [53]
— Смотри, не промахнись. Наш первый стрелок, и вдруг, промах! — шутил Седлецкий, хорошо сознававший, что повторить выстрел татарина невозможно!
Видимунд взял большой лук своего друга Яна Бельского, потрогал тетиву и отдал его служителю.
— Ступай, принеси мне из оружейной большой литовский лук, подарок мне князя Вингалы, да стрелы к нему. Слуга бросился исполнять приказание.
— А этот что же? — удивленно спросил молодой хозяин.
— Слаб! — шутя отвечал Видимунд, — коли не удастся попасть в щёлку, попробую сквозь шкурку!
Лук был тотчас принесён. Это быль громадный лук из турьего рога, сделанный каким-то искусником из Жмуди. Натянуть его требовалась гигантская сила, спустить стрелу — необыкновенная ловкость, при неосторожном движении тетива могла раздробить руку от кисти до локтя.
— Ого-го! Вот так лук! — слышались голоса среди собрания панов. — Да разве из него можно стрелять?
— Не только можно, но и должно, если хочешь биться с этими треклятыми немецкими раками! — с усмешкой отвечал Видимунд и поднял лук. Громадная стрела с наконечником из кованой стали была оперена тремя орлиными перьями.
Видимунд Хрущ
Собрав все силы, Видимунд натянул лук, но стрела не скрылась и на половину за дугой лука, очевидно, надо было тянуть сильнее. Жилы на лбу у стрелка напряглись, он сделал последнее отчаянное усилие, и головка стрелы подошла к древку лука.
Раздался резкий визг, затем громкий удар стрелы по шлему, стрела пробила его насквозь и остановилась у самых перьев.
— Браво! Браво! Досконально! Досконально! Вот так выстрел! Вот так выстрел! — кричали паны, окружая Видимунда.
— Да, ясные панове, только таких выстрелов и трёх в день не сделаешь.
— Почему же? — спросил с усмешкой Седлецкий.
— А нех пан хоть один только сделает.
— С удовольствием!
Но и на этот раз попытка хвастливого пана не удалась; ему не удалось даже на одну пядь натянуть страшный литовский лук, и он тотчас постарался извиниться болью в руке.
— Ну что же, попытайся пан, когда выздоровеешь, хоть через два месяца! — с улыбкой заметил Видимунд, очень недолюбливавший хвастунишку.
— Что это вызов, что ли? — дерзко спросил Седлецкий.
— Почему же вызов? Через два месяца заклад на скачку, почему же не быть закладу на стрельбу!
— К услугам панским!
Ещё два дня продолжалось пиршество в замке пана воеводы, перерываемое то скачкою, то стрельбою в цель, то каким-либо иным воинским упражнением, в котором молодёжь могла похвастать силою или ловкостью перед дамами, являвшимися постоянными зрительницами состязаний. Но дела складывались так, что пану Седлецкому, кроме редких урывков во время танцев, совсем не удавалось переговорить с красавицей панной Зосей. Да и отличиться в её глазах он ничем не мог, так как и в езде, и в стрельбе, и в фехтованьи постоянно находились соперники гораздо его искуснее.
В одном он не имел соперников — это в костюме, сидевшем на нём удивительно и сверкавшем золотым шитьём с жемчугом. Недаром он за этот костюм заплатил почти всё, что получил под залог своего хутора.
Но красота наряда, казалось, мало влияла на Зосю; она все эти дни была пасмурна и даже скучна; её сердило и выводило из себя, что тайный избранник её сердца не оказывался первым на всех поприщах. Розалия, которая лишь отчасти проникла в секрет своей кузины, всё время старалась подтрунивать над Седлецким, чтобы выведать её тайну, но всё напрасно, во всё время, пока продолжалось пребывание гостей в замке, Зося была более чем сдержанна с молодым шляхтичем, и первая смеялась его неудачам.
Наступил день отъезда гостей — не потому, что гостеприимный хозяин заранее определил срок пребывания их под его кровом, а потому что отпуск его сыновей, отпущенных великим князем всего на неделю, истекал, и самому воеводе необходимо было явиться на военный совет, созванный на «сороковое» воскресенье великим князем.
Замок опустел. Остались только самые близкие родственницы: пани Розалия со старой теткой, заступившей ей умершую мать, да старая-престарая бабушка со стороны матери Зоси, притащившаяся из своего фольварка на праздник внучки.
Молодёжь вся разъехалась, оставался только Туган-мирза, которого старый воевода должен был представить Витовту в Вильне.
Старый Бельский не любил откладывать дела в долгий ящик и в тот же день, когда разъехались гости, выехал с сыновьями в Вильню. Быстро пробежали борзые кони семь миль, отделявших замок от столицы Литвы, и к ночи они добрались до города.
Вильня того времени совсем не походила на теперешнюю. Центр жизни сосредотачивался в громадном замке, построенном на вершине высокого, почти недоступного холма, возвышавшегося в углу слияния рек Вилии и Вилейки. Холм этот стоял совершенно одиноким среди узкой долины, и если бы не его величина, не допускавшая такого предположения, можно было бы подумать, что он насыпан искусственно. На его вершине стоял обнесённый крепкими стенами так называемый «верхний замок», замечательный тем, что в былые войны из-за литовского престола Витовту, несмотря на страшные усилия и потери, не удалось взять его ни приступом, ни осадой.
Ниже, почти у подошвы холма, возвышалась увенчанная многими башнями новая каменная стена, составлявшая как бы второй круг укреплений, называвшаяся «нижним замоком». Правее высокий берег над Вилией образовывал естественное укрепление, тоже обнесённое стеной, и наконец, с западной стороны на Вилейке стоял ещё сильно укреплённый замок.
