Грязь на снегу - [14]

— Говорят, там полно офицеров.

— Ну и что?

Пусть привыкает к мысли, что он не какой-нибудь сопляк вроде кузена, с которым обмениваются любовными записочками.

Он даже не дает ей досмотреть фильм до конца. Чуть не силой тащит за собой. И, проходя мимо освещенных витрин, видит, что она уже посматривает на него с почтительным любопытством.

— Но там же дорого! — еще раз отваживается она возразить.

— Ну и что?

— И потом, я не так одета…

Куцее узкое пальтишко с воротником из меха, который носила мать, а то и бабушка, — к этому он тоже приучен.

У Таста Мицци встретит немало таких, как она. Франк мог бы ответить ей, что в первый раз все приходят туда одетые не лучше.

— Франк…

Тает. Одна из немногих дверей, еще окруженных нежно-голубым сиянием неона. Толстый ковер в полутемном вестибюле, только здесь слабое освещение не признак бедности, а претензия на богатство и шик. Швейцар в ливрее и тот одет не хуже любого генерала.

— Входи…

Они поднимаются на второй этаж. На ступеньках поблескивают медные штанги, в настенных бра электрические лампы в форме свеч. Между двумя таинственными занавесями стоит девушка и протягивает руки, чтобы снять с Мицци пальто.

И та покорно спрашивает:

— Мне раздеться?

Как все!.. Франк здесь у себя. Улыбнувшись гардеробщице, сбрасывает пальто, подходит к зеркалу, причесывается.

Мицци в черном трикотажном платьице выглядит сироткой, но он отгибает портьеру, и перед девушкой распахивается теплый, пахнущий духами зал, где звучит негромкая музыка, а косметика на женских лицах соперничает в яркости с шитьем на мундирах.

На секунду Мицци хочется заплакать, и это не ускользает от внимания Франка.

Ну и что?

Франк прождал Кромера больше часа — тот ввалился к Тимо очень поздно, в половине одиннадцатого. Кромер уже где-то выпил — это было сразу видно по слишком лоснящейся коже, блестевшим более обычного глазам и резким движениям. Усаживаясь, он чуть не опрокинул стул.

Сигара у него сегодня особенно ароматная, еще лучше тех, которые он курит каждый день, хотя они всегда самые отборные, какие можно достать.

— Только что обедал с генералом, начальником гарнизона, — вполголоса сообщает он.

И смолкает, давая прочувствовать значительность сказанного.

— Возвращаю тебе нож.

— Благодарю.

Кромер, не глядя, берет нож и сует в карман. О Франке он почти не думает — слишком поглощен собой, но все-таки припоминает вчерашний разговор и ради приличия любопытствует:

— Ну как? Обновил?

Накануне ночью, отколов свой номер. Франк нарочно вернулся к Тимо, чтобы продемонстрировать Кромеру добытый пистолет. Показал его Мицци, готов показать еще многим и все-таки, сам толком не понимая почему, отвечает:

— Не представилось случая.

— Может, так оно и лучше… Скажи, ты не знаешь, где можно достать часы?

О чем бы Кромер ни говорил, тон у него такой, словно он обсуждает какие-то таинственные крупные дела.

Тем же тоном он рассказывает и о людях, с которыми обедал или распил бутылку. Имена называет редко. Шепчет только:

— Очень важная птица. Слышишь, очень…

— Какие требуются часы? — осведомляется Франк.

— Старинные — и как можно больше: хоть мешок, хоть целую кучу. Что, не понимаешь?

Франк тоже много пьет. Пьют они все. Во-первых, потому, что проводят большую часть времени в злачных местах вроде заведения Тимо. Во-вторых, потому, что хорошая выпивка — штука редкая, достать ее трудно, и стоит она баснословно дорого.

В отличие от большинства кожа у Франка, когда он выпьет, не лоснится, голоса он не повышает и не жестикулирует. Напротив, бледнеет, черты его заостряются, губы становятся такими тонкими, что рот кажется чертой, проведенной на лице пером. Глаза суживаются, в них вспыхивает холодное, жесткое пламя, как будто их обладатель ненавидит все человечество.

Пожалуй, Франк сейчас именно в таком состоянии.

Он не любит Кромера, тот — его. Кромер, которому ничего не стоит изобразить сердечность и прикинуться рубахой-парнем, не любит никого, но с удовольствием приваживает тех, кто им восхищается. В карманах у него куча всякой всячины — дорогие сигары, зажигалки, галстуки, шелковые платки, которые он небрежным жестом преподносит, когда меньше всего этого ожидаешь.

— Держи!

Франк скорее уж откроется Тимо, чем Кромеру.

Кромер, разумеется, спекулирует. Часть его проделок известна — он сам подробно рассказывает о них, если вы ему необходимы; в таких случаях вам гарантирована солидная доля. Он крутится вокруг оккупантов, что тоже не без выгоды.

Как далеко он заходит? Как далеко может при случае зайти, если на карте будут стоять его интересы?

Нет, Франк не расскажет ему о пистолете. Лучше заняться часами: это слово пробудило в нем кое-какие воспоминания.

— Тут замешан тот тип, о котором я говорил, — словом, генерал. Знаешь, кем он был каких-нибудь десять лет назад? Простым рабочим на ламповом заводе. Теперь ему сорок, и он уже генерал. Мы с ним вылакали четыре бутылки шампанского на двоих. Он сразу завел речь о часах. Он их коллекционирует. С ума по ним сходит. Уверяет, что у него их несколько сот. «В таком городе, как ваш, — сказал он, — где полно буржуа, крупных чиновников и рантье, можно разыскать массу старинных часов.