Грязь. Motley crue - [127]

. Я писал Скайлэр записку, а затем поджигал её, наблюдая за тем, как дым поднимается в небо. Это для меня было началом примирения с прошлым, которое я не мог изменить. Я начал думать о жизни Скайлэр на том свете и благодарить Бога за те четыре года, которые он подарил ей и позволил мне провести их с нею. Я поклялся посвятить большую часть своей оставшейся жизни благотворительности, помогать другим детям и родителям, которые страдают и таким образом быть уверенным в том, что смерть Скайлэр не была напрасной. Когда я позвонил моим родителям и Хайди, они просто сказали, что слышат мой голос, который меньше дрожит и рыдает, что я нашёл другой выход и что теперь я могу посетить её могилу и украсить её конфетти и цветами на день её рождения, и что я могу, наконец, улыбаться, вспоминая те забавные вещи, которые она обычно делала.

Всё это время я не думал о «Motley Crue», и, понятное дело, они тоже не думали обо мне. Несомненно, мы находились в состоянии войны, но, чем дольше я был вовлечён в свою трагедию, тем наш истеричный гнев казался настолько глупым и мелким по сравнению с тем, через что мне пришлось пройти. Ни разу, однако, никто из этих парней, которые были ближе мне, чем моя собственная сестра, мне не позвонил. Возможно, они просто не знали, как позвонить и что сказать при этом. Но скоро они вынуждены были что-то сказать, потому что та неделя, когда я выписался из клиники, стала неделей, когда мы, как и предполагалось, встретились впервые через четыре с половиной года — в суде. Во всей этой драме за последние полгода я позабыл, что предъявил им иск.

Пока я был в клинике, мы с Шариз завершили наш бракоразводный процесс, и Хайди, которая после всего, что случилось, стала мне ближе, чем мы могли этого ожидать, наконец, переехала в мой дом в Малибу. После всего, что случилось, мне было трудно общаться с Шариз. Болезнь Скайлэр создала сильные обязательства между нами, но как только она умерла, эта связь полностью оборвалась.

Однако недавно эта связь восстановилась. Я постоянно спрашивал врачей, каким образом Скайлэр могла заболеть раком. И они сказали мне, что некоторые пищевые продукты, химикалии и солнечные лучи могут стать причиной раковых заболеваний. “Но ей четыре года”, сказал я им. “Ей четыре. Что, чёрт побери, такое мог сделать четырехлетний ребёнок, чтобы заработать такую опухоль? Она не ест много сахара. Она пользуется солнцезащитным кремом. Она — нормальный обычный ребёнок”.

Я никак не мог найти ответ. Я просто смирился с ситуацией. Но однажды я посмотрел по телевизору программу новостей о правительственных испытаниях ракеты и сбросе химических отходов как раз в районе северного Малибу, именуемом Сими Вэлли. Это было как раз то место, где жили Шариз и я. Одна из причин, по которой мы купили там дом, была в том, что это место находилось на вершине холма, и агент по торговле недвижимостью сказал мне, что вся прилегающая область принадлежит правительству, поэтому она никогда не будет развиваться, что было замечательно, т.к. я не хотел видеть с вершины холма какую-нибудь уродливую строительную зону или участок земли, застроенный однотипными домами. Каждое утро нам нравилось смотреть на красивое поле, долину и широкий простор. Мы даже не догадывались, что компания под названием «Rocketdyne Propulsion and Power» демонтировала старые ядерные реакторы и захоранивала там отходы, и что несоизмеримое количество жителей этого района умирало от различных раковых заболеваний, включая и нашу Скайлэр. Это было в воздухе, это было в воде, это было в наших домах. Больше двухсот тысяч человек подали коллективный иск против «Rocketdyne», и мы с Шариз наняли адвоката, чтобы инициировать собственный судебный процесс.

Конечно, это не вернёт Скайлэр. Это даже не заставит нас чувствовать себя лучше. Но, возможно, это повлияет на корпорации, чтобы они работали с большей ответственностью, и убережёт кого-то от того, через что пришлось пройти нам. Я часто представляю себе, что Скайлэр всё ещё со мной — сидит рядом со мной в автомобиле или лежит при тёплом свете ночника со мной на кровати. Полагаю, что это признак безумия, но это и то, что позволяет мне оставаться в своём уме.

Глава 4. Майк Амато «Роуд-менеджер, давно привыкший к шутовству наших героев, всерьёз обдумывает будущее тела без его головы»

Гм, Никки и я сидел на полу лифта в Лондоне. Лифт продолжал ходить вверх и вниз, вверх и вниз, вверх и… Представьте себе картину. Никки говорил, “Что мне делать с Джоном? Что делать с этим парнем? Вернуть ли Винса? Уволить ли Джона?”

Я был в полушутливом настроении, но нас обоих в одно и то же время посетила одна и та же идея: Почему у нас не может быть два вокалиста?

Гм, больше мы никогда не говорили об этом.

Глава 5. Никки «О прелестной беседе, которая состоялась между “Motley Crue” и воротилами шоу-бизнеса, чья благосклонность весьма существенна для благосостояния наших героев»

Мы уволили всех. Чак Шапиро, бухгалтер, который был рядом с нами в течение почти пятнадцати лет — до свидания! Боб Рок, продюсер, ответственный за наш самый большой успех и наш самый большой провал — прощай! Дуг Талер, менеджер, который был с нами с тех самых пор, когда мы были лос-анджелесскими дебилами, мочащимися в полицейские машины — пока! Из-за нашей неудачи в туре с Кораби мы обвиняли и увольняли всех, кто находился вокруг нас. Это был первый раз, когда мы потерпели такой крах… эй, а может это была не наша ошибка. Как бы там ни было, возможно, они были рады уйти от нас в тот момент, потому что мы были самой плохой группой в мире: теми, кто падает в пропасть и отказывается видеть и остановить это.