Грузинские народные предания и легенды - [94]

Пришлось установить жребий, и ежедневно несколько персидских семейств оглашали воздух своими воплями, провожая своих родственников на ужасную смерть.

После кроткого царствования Джемшида такие порядки казались еще ужаснее.

В то время жил знатный и богатый старец Моисей. Он был щедр и гостеприимен, и бедные, бесприютные, странные, убогие толпились кругом его хором, и никто не уходил без богатого подаяния. Он был мудр и учен; и знатные, и бедные спешили к нему за советом. Всякого находил он время выслушать, всякому — сказать слово на пользу, так что уста его уподоблялись переполненной сокровищнице, из которой, если чуть открыть дверь, непременно выпадет жемчужина или алмаз, или яхонт, или еще какой-нибудь драгоценный камень. Он был могуществен и любим при дворе, и все обиженные, оклеветанные бежали к нему и находили в нем защиту и оправдание. Он так любил своих соотчичей, что не щадил для них ничего, не дорожил ни временем, ни трудом, ни состоянием. Часто, раздав все, он снимал с себя верхнюю одежду, чтобы прикрыть ею какого-нибудь обнаженного старца, Джемшид весьма высоко ценил его и часто шутя говаривал:

— Моисей, ты, кажется, ничего на свете не любишь и ничем не дорожишь?

— Извините, государь, — ответил он однажды, — я только всю свою способность любить сосредоточил на одном предмете, и для всего остального у меня уже не осталось чувства.

— Что же или кто же это? — спросил Джемшид.

— Это — единственное мое детище, дочь моя Нана.

В один прекрасный день, когда, казалось, солнце светило лучше обыкновенного и придавало всему праздничный вид, с утренней зари рассыпались по всему городу глашатаи и звали всех знатных и убогих к Моисею, на великую радость и пир.

Стеклось такое множество людей, что не только обширные его хоромы и просторный двор, но и вся окружающая городская площадь были переполнены гостями. Угощение было самое роскошное, самое обильное и одинаковое как для знатнейших сановников, наполнявших дом, так и для самых убогих нищих, приютившихся на краях площади. Моисей давал пир по случаю помолвки своей дочери с персидским принцем из древней царственной династии Пиш-Дадиани по имени Тритино[731]. Он был известен всем и каждому своей воинской доблестью, отличался гигантским ростом, сверхъестественной силой, необычайной ловкостью и замечательной красотой.

Самые искренние поздравления и пожелания сыпались из тысячи уст на жениха, невесту и Моисея.

Сам Аждехак (имя это значит "дракон") пожелал принять участие в общем торжестве и неожиданно явился среди пирующих. Внимание Моисея и обрученных сосредоточилось на государе, который был необычайно любезен. Следуя старинному обычаю, Тритино, выслушав поздравление Аждехака, подвел к нему свою невесту и собственноручно приподнял чадру, скрывавшую прелестные черты ее от любопытных взоров присутствующих.

Все были ослеплены ее необычайной красотой. Даже злые змеи, покойно дремавшие на плечах государя, подняли головы и не сводили глаз с Наны.

Через несколько минут Аждехак покинул пир, который продолжался далеко за полночь. Возвратясь домой, счастливый и усталый Тритино лег спать, и сны его были продолжением счастливого дня, как вдруг его пробудили печальные вопли. Ему пришли сказать, что жребий пал на Нану и что с восходом солнца Моисей обязан вести ее в жертву змеям и Аждехаку.

— Я сам поведу Нану! — спокойно и решительно ответил Тритино и опрометью бросился в дом Моисея.

Во всем окружающем воздухе стоял гул от плача и рыданий тысяч плакавших и причитавших. Моисея нашел он полумертвым от горя. Возле него стояла Нана — прелестная, бледная, но спокойная.

— Нана, я сам поведу тебя и не дам ни змеям, ни Аждехаку! — вырвалось из уст Тритино.

— Нам еще более получаса до назначенного времени, — ответила Нана, — и я хочу сказать тебе, господин мой, что я не боюсь ни змей, ни Аждехака. У меня есть заступник — сильный, могущественный, непобедимый. Гамдели[732] — няня моя — была еврейка. Она тихонько научила меня любить и поклоняться истинному богу, который всегда защищает верующих в его могущество. Мы возьмем ее с собою, и я уверена, что ее святые молитвы обезоружат змей; с Аждехаком же, конечно, сладит мой Тритино, поэтому-то я спокойна, но я не умею передать мое спокойствие, мою уверенность отцу!

В это время вошли посланные шаха. Крик ужаса вырвался из уст несчастного старца, и слуги замертво вынесли его из покоя.

— Одна женщина и один безоружный мужчина могут проводить Нану! — провозгласили придворные, и Нана, Тритино, и гамдели отправились с ними.

У дверей опочивальни шаха их всех тщательно обыскали и потом впустили к Аждехаку, заперев за ними тяжелые бронзовые двери.

Гамдели и Нана обе молились — первая громко, не стесняясь присутствия шаха. Она бросилась на колени и, воздевая руки к небу, молилась. Нана стояла за нею, опустив глаза, и внутренне молилась вместе со старухой. При виде их шах встал и с недоброй улыбкой направился к ним навстречу. Змеи проснулись, зашипели, радостно протянули головы и выставили свои зараженные жала. Тритино стоял рядом с Наной бледный как смерть, с пылающим взором.