Грузии сыны - [166]

Яков стремился в Париж, чтобы открыть свое ателье, работать, создавать, учиться у Родена и других прекрасных мастеров. Да, стремился. И что же? Вот он стоит на холме перед роденовской виллой «Бриллиант» и должен будет униженно просить на пропитание у великого французского скульптора. Как гримасничает судьба!

Яков тряхнул черными прядями, словно хотел отбросить постыдные мысли. Роден — чудо века, работать у него, пусть ‘даже подмастерьем, великое счастье! Говорят, он груб, деспотичен, ни один скульптор не может удержаться у него больше двух месяцев. Что ж, посмотрим! Попробуем силы!

И он решительно зашагал к вилле Родена.

* * *

Он проработал здесь целый год. Об этом интереснейшем и очень важном периоде своей жизни Яков Иванович Николадзе рассказал впоследствии в записках, которые называются «Год у Родена».

Год у Родена был прежде всего важен Якову Николадзе потому, что за этот период он хорошо узнал и понял творческие и эстетические взгляды Родена, непосредственно наблюдал за его работой, учился мастерству, выслушивал его советы и мог ясно разобраться в манере ваяния и в принципах работы великого скульптора. Когда Николадзе попал к Родену, ученику было тридцать лет, учителю — шестьдесят. Роден никогда не был педагогом. Он не любил преподавать, читать лекции и не умел это делать. Ученику приходилось ловить его немногословные фразы, догадываться самому, что хотел тем или иным жестом или словом сказать Роден. Учиться у него было трудно, но необычайно интересно. Работа началась с того, что Роден повел Якова в свое ателье. Оно было заполнено мраморными и гипсовыми статуями работы Родена. Роден один за другим отбрасывал чехлы, показывал Якову работы и пытливо вглядывался: как реагирует молодой скульптор на то или иное произведение? Наконец он подвел его к работе, которую предназначил для самого Николадзе. Скульптура изображала двух обнявшихся детей. Николадзе должен был «перевести» эту группу из гипса в мрамор.

Яков огорчился. Ему плохо удавались детские Тела, он боялся обнаружить свое неумение перед Роденом. А Роден тем временем вел его дальше и, словно нарочно, показывал работы, испорченные предыдущими помощниками. Потом, хитро прищурившись, сказал:

— Если вы справитесь с этой группой, то мы с вами поработаем.

Николадзе был в отчаянии. Что делать? И вдруг Роден как бы мимоходом показал ему свою «Голову Иоанна Крестителя на блюде».

— Это тоже надо высечь из мрамора?

— Да. Но позже… Пока возьмитесь за детскую группу. Снимите мерку, выберите подходящий мрамор.

Яков потихоньку снял мерку с «Головы Иоанна Крестителя». Родену сказал, что не нашел подходящего мрамора для детской группы, а для «Головы Крестителя» нашел.

Роден усмехнулся и разрешил ему работать над головой «Иоанна».

Сорок дней работал Николадзе над этим заданием. Он работал в новой манере Родена, отличающейся от той, в которой был исполнен «Иоанн Креститель» — одно из ранних произведений Родена. «Углубления я заполнял, — писал он, — свет и тени оживляли мрамор. Волосы я оставил как нетронутую массу, лишь слегка наметив очертания их. Во время работы мне пришлось изобрести небольшой инструмент, при помощи которого я сделал углубление рта.

Рот был выразительно сформирован: казалось, последнее слово застыло на его устах».

Родену работа понравилась. Первый экзамен был выдержан, и он поручил Якову работу над переводом в мрамор своей скульптурной группы «Уголино».

Сюжет ее заимствован из поэмы Данте. Граф Уголино заключен в башню со своими маленькими сыновьями. Дети на глазах отца погибают от голода, и сам он в конце концов умирает от голодной смерти… Роден изобразил Уголино в последние моменты жизни, когда голод превратил человека в зверя, поставил его на четвереньки.

Над «Уголино» Николадзе работал четыре месяца. Когда Роден посмотрел работу, он сказал задумчиво: «Тринадцатый век!» Тринадцатый век! Видно, он остался доволен молодым скульптором.

И, наконец, Роден поручает ему самостоятельную работу.

— Вы будете делать бюст писателя Барбе д’Оревильи по его маске. Вот она, — сказал Роден.

И внезапно, верный своей странной лаконичной манере выражаться, добавил:

— Передайте облик как он есть, но только пойте громче.

Яков удивленно поднял брови и вдруг понял:

«Пойте громче!» В этих словах был заложен глубокий смысл.

«Природа, которую ты видишь, поет, — как бы говорил Роден, — а ты пой громче. Выражай ее ярче, сильнее, выразительнее!»

Николадзе с увлечением трудился над бюстом Барбе д’Оревильи. Он работал по восемь часов в день. Роден наблюдал за работой. «Всматривайтесь со всех сторон», — говорил он Якову. И ученик понимал, что скульптор должен стать как бы многоглазым Аргусом, уметь объединить своим взором все профили, все повороты и замкнуть этот круг. Однажды Роден зашел, осмотрел почти готовый бюст, сказал: «Ничего», — и предложил сделать новый вариант. Потом второй и третий.

На четвертом варианте Роден остановился. Он велел приготовить немного глины и, как пишет Николадзе, «…ввел в трактовку плеч свои характерные мазки». Лица он не коснулся. Бюст д’Оревильи, отлитый из бронзы, установили впоследствии в родном городе писателя Сен-Совере в Нормандии.