Грустное кино - [32]

Борис пожал плечами.

– Арабелла сказала, что Сид напоминает ей дядю. Тони бросил карандаш и заговорил с интонацией Линдона Джонсона:

– Эх-ма, какой же, тут это, диалог для, тут это, Сида Крассмана нанишаш? Эх-ма, он же, тут это, ни хера его не прочиташ! Говна мне, мама, а не Вьетнама!

– Мы там петлю сделаем, – сказал Борис. – Задержимся на ее лице, а потом сделаем петлю. Главное, она думает, что он выглядит как надо. Черт, это могло бы выжать из нее фантастическую игру! Как мыслишь, Сид?

Сид мыслил амбивалентно – был польщен вниманием, но несколько уязвлен тем, что Арабелла представляла его себе таким старым.

– Так она сказала, что я, гм… что я ей ее дядю напоминаю?

– Не сейчас, дубина, – заверил его Борис. – Когда ей было пятнадцать.

– Выходит, прямо сейчас Сид ей как дедушка, – сказал Тон.

– Нет-нет, – возразил Борис. – Прямо сейчас ты ее, вполне возможно, очень даже привлекаешь… Я хочу сказать, знаешь, как с такими вещами бывает… тонкая грань между любовью и ненавистью… между страстью и отвращением… а в чем, собственно говоря, дело? Мне казалось, ты на нее такими большими глазами смотрел.

– Да, но ты сказал, что собираешься использовать для этого дублерш – то есть для настоящего дела.

– Давай Сид, я вот как тебе скажу – до того как мы срежем для съемки проникновения, мы собираемся отснять уйму пленки, верно? Уйму пленки с дядей – то есть с тобой, – где он на ней лежит и ворочается в манере, которая предполагает – нет, даже убеждает публику, – что он реально ее трахает. Вот тебе ситуация – вы оба голые, ты наверху, у нее между ног… между ее чудесным, идеальным влагалищем и твоим грубым животным членом ничего нет, верно? Короче, если сможешь его воткнуть, втыкай – а мы поглядим, что из этого выйдет. Только не заставляй ее слишком бурно кончать, ага?

Сид загоготал так нервно, что смех тут же перешел в один из его традиционных приступов кашля.

– Господи Иисусе! – продолжал повторять он. – Господи Иисусе!

– У Сида пунктик насчет лесбиянок, – объяснил Борис Тони. – Не может угомониться, пока не заставит их кончить.

– Господи Иисусе, господи Иисусе…

– Ничего, Сидней, даже если она не кончит, – сказал Тони, – это все равно сделает тебе крутое имя. Я хочу сказать, когда вы будете так прижиматься, твой грубый животный член и ее чудесное влагалище…

– И сиськи, – напомнил ему Борис, – все голые сиськи, какие ты только захочешь… как тебе пососать те идеальные розовые соски…

– Такой шанс только раз в жизни выпадает, – согласился Тони.

Сид опустил лицо на ладони и принялся громко стенать.

– Ох, парни… вы совсем спятили… Морти, что они со мной делают?

Морти радостно вскинул руки.

– Да это же просто прорыв, Сидней! Великая актриса, великий режиссер! Ты должен это ради одного только масштаба проделать!

– Бери выше, – сказал Тони, – он там даже сможет кусочек этого дела зацепить – врубаешься, Морт? Кусочек? Дела? Ха-ха-ха!

– Ох, парни… – Сид почти рыдал. – Вас, парни, вообще хоть что-то волнует? Я просто не знаю, чему верить.

11

Стылость летнего утра мгновенно разрушилась, когда нумератор, помеченный как «„Лики любви", сцена один – один, проба один», издал громкий стук.

– Камера, – сказал главный оператор.

– Запись, – сказал звукооператор.

– Мотор, – сказал Борис – и на голубовато-травянистом берегу серебристого озера знаменитая Арабелла и прекрасная Памела принялись лениво расстегивать блузки и выступать из юбок. Тем временем режиссер, два оператора за камерами, первый и второй помощники режиссера, главный оператор, сценарист, звукооператор, бутафор, гример, редактор сценария, парикмахер, продюсер, помощник продюсера, костюмерша, три электрика, а также рабочий, поддерживающий микрофон на журавле, старательно сохраняли на лицах выражение профессионального интереса.

Девушки должны были раздеться и, радостно пританцовывая и держась за руки, направиться к воде, пока одна камера снимала сзади, а другая сбоку. Затем то же самое действие предстояло снять с двух других углов, прежде чем они реально войдут в воду, и размажут грим.

Обе девушки были без лифчиков и сбросили одежду в следующем порядке: блузки, юбки, сандалии и трусики. И когда они. с демонстрацией девичьей игривости, дружно выступили из трусиков и направились к воде, Тони подался вперед и прошептал что-то Борису. Тот кивнул и встал.

– Стоп! – крикнул он оператору; а затем актрисам: – Минутку, девушки!

Хелен Вробель, костюмерша, немедленно подошла к девушкам с двумя махровыми халатами в руках, которые они тут же надели – Арабелла вполне небрежно, мисс Дикенсен довольно торопливо.

– Это было прекрасно, – подходя к ним, сказал Борис. – Но я думаю, Тони прав. Когда соблазнение наконец произойдет, будет гораздо эротичнее, Нам, если Арабелла очень медленно, чувственно стянет с тебя трусики. Понимаешь?

– Гм. – Памела выразила несколько неопределенное согласие, словно просто радовалась тому моменту, когда ей снова можно будет надеть трусики.

Красота ее была довольно любопытной – скорее это даже была просто миловидность. Однако миловидность характерного сорта, со вздернутым английским носиком, которая весьма высоко ценится в определенных кругах. Глаза девушки мерцали самодовольством и отчасти лукавством, губы ее были полны, но слегка изогнуты от самомнения, почти от высокомерия.