Грустное кино - [18]

Привлекательность Анджелы Стерлинг для публики была такой невероятной, что невозможно было открыть журнал или газету, чтобы не наткнуться там на еще одну искусно аннотированную главу ее по преимуществу воображаемой жизни, воображаемой – то есть целиком сфабрикованной отделом рекламы киностудии. Там проделали колоссальную работенку – нынешний «показатель количества страниц» Анджелы Стерлинг, по которому судят о подобных материях, был вдвое выше, чем у Джекки Кеннеди во время звездного часа последней (в смысле обнажения).

Приближаться к дому было все равно что приближаться к крупной киностудии. У ворот встречала табличка «Входа нет». Если вас не ждали, большие железные двери так и оставались закрыты, хоть там что. А когда они все-таки открывались, необходимо было пройти через сторожку, где обитали два вооруженных охранника, которые, после установления личности гостя, позволяли опуститься подъемному мосту надо рвом. Традиционно считалось, что естественную безопасность, даруемую рвом, усиливают кишащие в его темных водах людоедки-пираньи. Однако двое мужчин, вооруженные пистолетами, с неизменным возмущением именовали подобные сведения еще одной «студийной чепухой», ибо это подразумевало их неспособность защитить свою киношную принцессу «без кучи проклятых рыбин, вонючих до невозможности!».

Именно через эти порталы и мимо этой бдительной стражи двумя часами раньше проделали путь Борис и Сид. И почти в тот самый момент, когда идеальная мисс Стерлинг должна была спускать на воду линкор, она радостно подписывала письмо с согласием сыграть «одну из романтических ролей», как обозначил это Сид, «в фильме, пока еще не имеющем названия и сценария, который будет срежиссирован Борисом Адрианом и снят в пределах и окрестностях Вадуца, столицы княжества Лихтенштейн, причем основные съемки должны будут начаться через три недели после подписания данного соглашения, датированного 2 мая 1970 года».

Борис тоже расписался, а затем Сид поспешил добавить туда собственную подпись с вычурным завитком, следующую за словом «засвидетельствовано…»

– О боже! – Сияя улыбкой, девушка сжала руки и подняла их к горлу, словно пытаясь поймать экстаз, голубую птицу счастья, в ловушку, прежде чем она упорхнет прочь. – Я даже не думала, что такое может случиться! Я просто не могу в это поверить!

Сид лучился фанатичной улыбкой, складывая бумагу и пряча ее в карман.

– Все в порядке, это случилось, – сказал он, кивая, – можешь не сомневаться.

– Что ж, – выдохнула Анджела, – давайте по этому поводу выпьем шампанского! – И она позвонила служанке.

То, что радость Анджелы в связи с этими неожиданными начинаниями практически равнялась громадному удовольствию Сида, было вполне объяснимо. Несмотря на свое завидное благосостояние, немыслимо-потрясающую красоту и запредельное могущество – или, в стиле резюме, несмотря на свой фантастический «успех», – Анджела Стерлинг на самом деле была девушкой, очень многого лишенной. Двумя годами раньше она пережила бурный и мимолетный роман с одним нью-йоркским писателем, который обратил ее лицом к наличию определенных разнообразных явлений, о существовании которых она раньше даже и не подозревала. Ничего сверхъестественного – просто стандартный букварь Четырнадцатой улицы и ниже, или «сундучок с выкрутасами», как кто-то это назвал: «И цзин», «Живой Театр», Ленни Брюс, «Реалист», «Фац», «Грейтфул Дэд» и так далее, включая модное понятие о том, что фильмы могут и должны быть хорошими.

Дальше Анджела Стерлинг, понятное дело, оказалась в Актерской мастерской – не в качестве полноправного члена (ее бы туда не приняли), а как «почетная гостья из столицы кино», – посещая эту самую мастерскую четыре часа в неделю. Именно там до нее дошло, что она ровным счетом ничего не знает о своей профессии, и это заставило ее остановиться и подумать.

Киностудия («Метрополитен Пикчерс») взбесилась – во-первых, потому что Анджеле вздумалось заинтересоваться такой бредовой ерундовиной, как актерская школа Нью-Йорка, а во-вторых (и это куда более важно), потому что факт ее отвергнутости стал достоянием утренних газет.

Агент Анджелы, Эйб Лис Леттерман, оказался в серьезном замешательстве.

– Послушай, детка, – нежно укорял он ее, – мы берем один миллион долбаных долларов за картину – по-твоему, это раз плюнуть?

– Дело не в этом, Эйб, – пыталась объяснить Анджела. – Просто… ну, просто в жизни есть вещи поважнее денег.

– Да, вот это мне уже нравится, – дымился Эйб. – Так что же нам теперь с ними делать? Резать на куски и класть в холодильник?

Анджела Стерлинг, урожденная Хелен Браун, из района Оак-Клифф города Амарилло, что в штате Техас: в возрасте четырнадцати лет ладная как кнопочка тамбурмажорка в средней школе Джеймса Боуи; в возрасте шестнадцати лет избранная Самой Красивой Старшеклассницей; в возрасте семнадцати лет – мисс Техас; позднее в том же году она приняла поддельный лавровый венок мисс Америки.

И теперь Анджеле стукнуло двадцать четыре, она уже ветеран серебряного экрана и самая высокооплачиваемая актриса за всю историю кинематографа. Но здесь-то как раз и загвоздка: хотя Анджела снялась в семнадцати картинах, она не только ни разу не номинировалась ни на какую награду, но даже едва ли была удостоена хотя бы единственного серьезного критического отклика. До сих пор один-другой доброжелательный обозреватель время от времени ссылался на «определенную природную способность» – сравнивая ее в этом и других («природных») отношениях с покойной Мерилин Монро, – однако реальные похвалы в ее адрес поступали только в виде нескольких тысяч писем от фанатов в неделю… исключительно на языке подростка, дебила и человека сексуально озабоченного. Таким образом, для Анджелы Стерлинг в этой критической точке ее жизни и карьеры перспектива работы с самим Царем Борисом была не чем иным, как спасением.