Группи: Sex, drugs & rock’n’roll по-настоящему - [68]

— Я толком ничего не знаю о твоей стране, кроме того, что она великолепна, огромна и очень богата. Все мои детские представления о ней никуда не делись, и Штаты меня по-прежнему привлекают. Но мы слышали столько ужасных историй о тамошних порядках, что становится как-то не по себе. У вас на самом деле насколько плохо? Неужели все хорошее пало под натиском тотальной ненависти? Мне просто не верится: ведь ты, например, американец, и я тебе верю, а ведь ты не один такой? Да и «обычные» люди не сплошь злодеи…

Он внимательно выслушал меня и, поразмыслив, ответил:

— Ты права. И я, конечно, люблю свою страну, просто она мне вроде как уже не принадлежит. И так считаю не только я, это коснулось многих людей — творческих и самых обычных, черных и евреев, протестантов и католиков. Речь о родителях и детях. О противостоянии «их» и «нас». Всем кажется, что Америка им больше не принадлежит. Мы забыли, как жить, понимаешь; мы разучились думать. Нас заставляют следовать за лидером и лишают всякой индивидуальности. Нас выворачивают наизнанку, и к тому времени, когда я буду слишком стар, чтобы все это исправить, мы уже будем заперты в клетке новых моральных устоев. Поэтому я предпочитаю не стричься и заниматься музыкой. Но я играю не ради денег или славы. Творческая молодежь нас любит, но этого недостаточно: нет смысла обращать в новую веру тех, кто и без нас все знает. Мы хотим стать зеркалом, которое собирает всю ненависть, направленную против нас, и посылает обратно еще большее негодование. Люди из глубинки не понимают и презирают нас; они злятся и пытаются распускать руки. Мы чувствуем себя в безопасности, только когда играем концерты для таких, же как мы, или выступаем на телевидении. Телекомпании опасаются нас обижать, не то они потеряют всех своих спонсоров.

Я лежала и смотрела на Ларри. Его серьезность и жесткость удивили меня. Спустя несколько минут я прижалась к нему и прошептала на ухо:

— Ты первый американец, с которым я переспала.

Ларри заглянул мне в глаза и улыбнулся, от чего у меня в животе запорхали бабочки.

— Ты первая англичанка, с которой я познакомился поближе, — сказал он.

Потом он стал говорить всякие нежные слова, которые обычно говорят любимым, хотя сама я уже разучилась произносить их вслух, потому что мне пришлось научиться сдерживать эмоции и казаться недоступной. К тому же очень часто такие разговоры оказываются лишь болтовней в постели. И тем не менее, должна признаться, мне было очень приятно услышать, что Ларри впервые испытал такие чувства. В итоге он и меня втянул в эту игру, попросив рассказать, какие у меня ощущения от нашей с ним встречи. Впрочем, мне показалось, что для него это вовсе не игра.

— Попробую объяснить, — сказала я задумчиво. — Я почти влюблена в тебя, насколько это возможно после двух дней знакомства.

— Очень искренний ответ, — заметил он. Ему понравились мои слова. — Твоя честность перед самой собой подкупает, я сразу обратил на это внимание.

— Спасибо, — улыбнулась я.

— Ты когда-нибудь встречалась с теми, с кем не могла поговорить по-настоящему? Просто не могла адекватно донести свои мысли?

— Да, бывало, — вздохнула я. — И поначалу это просто ужасно: когда не получается сказать то, что хочется, злишься все больше и больше, но потом вдруг находишь в этом определенное удовольствие и просто предаешься своим размышлениям, не заботясь о том, чтобы тебя поняли.

Он молча на меня смотрел, а я пыталась в точности припомнить свою предыдущую реплику.

— Ты меня удивляешь, — сказал наконец Ларри. — Вот уж не ожидал, что у девушек бывают такие глубокие мысли.

— Правда? — смутилась я. Ведь раньше я ни о чем таком не думала и просто высказала то, что пришло в голову.

— Знаешь, — заметил Ларри, — твои слова прекрасны.

Кажется, я произвела на него впечатление, и до чего же приятно было слышать комплименты вместо колких замечаний Гранта, беседа с которым часто превращалась в прогулку по минному полю. Я словно расцвела и рискнула добавить:

— Мы словно представители разных планет, которые изучают друг друга.

— Я кажусь тебе настолько другим? — удивился Ларри.

— Вот именно.

Мне и правда казалось, что он очень отличается от нас. Чувство юмора, серьезность, деликатность и даже его ум совершенно не вязались с образом обычных английских парней. Большинство из местных тусовочных ребят рано бросили школу и не могли похвастать даже мало-мальским образованием. Именно поэтому они вели себя агрессивнее и деструктивнее своих ровесников из Америки. Голод и нехватка материальных благ подстегивали их, заставляя писать гораздо более жизненную музыку, чем та, что появлялась в Штатах у парней с неплохим образованием и поддержкой со стороны богатых семей. В музыке неизменно отражается жизненная позиция ее авторов. Рассуждая об этом, мы оба выяснили много нового для себя.

Так или иначе, я была счастлива, что Ларри совсем не такой, как мои прежние знакомые. Хотя по прошествии нескольких дней мне стало грустно, ведь скоро нам предстояло попрощаться. От осознания того, что дни нашего общения сочтены, я любила Ларри еще больше. Меня мучил вопрос, правда ли я в него влюбилась или мне просто нравится, что скоро он уедет и не будет вторгаться в мою обычную жизнь. А если бы Ларри остался здесь, а Грант вдруг захотел вернуть меня? На уровне подсознания я продолжала думать о Гранте и с нежностью хранила свои чувства к нему. Можно ли тогда говорить, что я люблю Ларри? Быть может, меня привлекала только свобода, ведь наши отношения никогда не будут испорчены повседневностью. Рано или поздно влюбленность начала бы мешать работе, а мне очень хотелось двигаться дальше.