Группа захвата - [9]

* * *

Дом, в котором жил учитель, строили старообрядцы лет двести назад по всем канонам благородного строительного искусства, похоже, навсегда утраченного нами. Это была сложенная из огромных бревен крепость с глухим забором и широким козырьком над воротами.

Часы показывали четверть шестого утра, когда я перелез через забор – ворота были заперты изнутри. Приземлившись на четыре точки, я нос к носу столкнулся с маленькой ласковой собачкой, которая словно ждала моего появления, она перевернулась на спину и замерла, раскинув лапы. Собачка не сомневалась в том, что я преодолел забор, чтобы почесать ей брюхо.

Я обошел дом кругом, заглядывая в окна, порассмотреть что-либо внутри мне не удалось. Вернувшись к входной двери, я тихо постучал. Послышались шаркающие шаги, и дверь открылась. На пороге стоял старик в голубом трикотажном костюме. У него было удивительно породистое лицо – так мог выглядеть Антон Павлович Чехов, если бы дожил лет до семидесяти. Красивая форма головы, хрящеватый нос, проницательные глаза – живые, ярко-голубые, насмешливые. Старик просился на портрет.

– Доброе утро! – поздоровался я.

– Доброе… – согласился он. – А вы что, собственно говоря, здесь делаете?

– Я, собственно говоря, пришел к учителю, – в тон ему ответил я. Странно, но вид старика, его важная интонация подействовали на меня успокаивающе.

– Рихард Давидович, по всей видимости, еще спит. А вы кто будете? – спросил он и сощурился.

– Мы с Рихардом Давидовичем братья-близнецы! Можно, я разбужу его?

Старик хмыкнул и молча посторонился. Я слышал, как он пробормотал мне вслед:

– К нам пожаловал какой-то хохмач!

Учитель спал на железной кровати с панцирной сеткой. Некоторое время я рассматривал его спящего. Нервное маленькое лицо в обрамлении буйных волос рыжеватого оттенка и рыжей бороды. Черты лица мелкие, но не лишенные изящества: острый подбородок и небольшой твердо очерченный рот с тонкими бледными губами.

– Рихард Давидович! – позвал его из-за моей спины старик. – К вам гость!

Учитель открыл глаза. Он не видел меня и даже не пытался рассмотреть, а шарил рукой по полу, пока не нашел очки с толстыми стеклами.

– Вот этот, так сказать, товарищ представился вашим братом-близнецом! – объявил старик. – Пришлось впустить.

– Доброе утро, – поздоровался я. Выражение лица учителя меня встревожило. Он молча рассматривал меня и не отвечал на приветствие. – Доброе утро! – повторил я. – Извините, что разбудил, но дело срочное, и я прошу выслушать.

– Дедушка Гриша, если не трудно, нагрейте чаю! – попросил учитель слабым, дрожащим голосом и жестом указал мне на стул.

– Меня зовут… – я назвал свое имя, и учитель кивнул так, что стало понятно: мое имя ему уже известно.

– Зачем вы пришли ко мне? – произнес он.

– Я приехал по вашему письму.

– Но вы здесь уже неделю…

– Откуда вы знаете?

– Об этом все знают. Здесь все всё знают…

– Все, кроме меня. Поэтому предлагаю не терять времени. Никто пока не знает, что я у вас, мы можем спокойно поговорить, – я достал из сумки диктофон и вставил новую кассету. – Итак, Рихард Давидович, я прошу вас рассказать все, что вам известно о преступлениях против детей в вашем городе, – я включил диктофон.

– Зачем вы пришли? – повторил учитель и встал. Он был в пижаме в зеленый горошек. – А знаете ли вы, – обратился он ко мне с неожиданно гневной интонацией, – знаете ли вы, почему я написал письмо именно в ваш журнал? Вы ни за что не догадаетесь! Я мечтал, чтобы сюда приехали именно вы! Я понимаю, вам это покажется смешным, но я читал ваши очерки, нашел ваши книги. Вот они обе! – учитель показал на книжную полку, и я с изумлением увидел знакомые корешки своих книг. – И, прочитав все это, я сделал вывод, что именно вы могли бы помочь. Мне показалось, что вы человек порядочный. И вы приехали…

– Да, я приехал и не совсем понимаю, почему вы так со мной говорите!

– Уходите! – вскрикнул учитель. – Убирайтесь вон! Я не хочу видеть вас! Я не хочу… Вы были там, у них…

– Это была игра. Сейчас вы убедитесь, что я играл с ними. Ваши подозрения необоснованны.

Я включил наугад запись разговора с Марьей Петровной и попал на то самое душераздирающее место, где она говорила о фотографиях детей, спрашивала, пускают ли с фотографиями в профилакторий. Учитель слушал. Что-то переменилось в выражении его лица.

– Вы были на даче у Волчанова? – это был не вопрос, а обвинение. – Вы были в этом ужасном месте! Вы были у них в бане! Мне прислали фотографии! Вы ничуть не лучше тех, что приезжали до вас! – он сам не хотел верить в то, что говорил, и жадно, с надеждой заглядывал мне в глаза.

– Я повторяю: это была игра! Моя игра, посвящать в которую вас я пока не намерен. И вам остается только поверить мне на слово. Попробуйте поверить. Вы ничего не теряете!

* * *

– Три года назад я приехал сюда и стал преподавать русский язык и литературу в городской школе, – учитель говорил неестественно громко, искоса поглядывая на диктофон, словно боялся, что его рассказ не запишется на пленку. – Старший сын Волчанова Николай тогда только что вернулся из Москвы – его выгнали из института, и отец пристроил его в милицию. С этого в общем-то все и началось. Николай Волчанов, недоучившийся бухгалтер, стал милиционером. Сначала он ездил по городу на мотоцикле в милицейской форме и строил глазки девочкам старших классов. Все было вполне невинно, мило, даже трогательно. Все было вполне нормально. Ходили слухи, что он намерен жениться. Я еще застал девушку, о которой говорили, что она его избранница. Ей все завидовали. Волчанов – крупная фигура в этом городе и к тому же человек отнюдь не бедный.