Группа крови - [40]

– Ну если смотреть с этой точки зрения… – неуверенно протянул Гаркун.

– То-то же. А ты говоришь – бандит.

– Старик! – торжественно сказал Гаркун. – Мы живем в такой стране и в такое время, что всякий, кому попало в руки оружие, автоматически становится бандитом. Особенно, если поблизости чувствуется запах денег. – Он демонстративно принюхался, шумно втягивая воздух коротким красным носом. – Чувствуешь, как пахнет?

– Чем?

– Баксами, отец, баксами! Поэтому я ничего не имею против твоего охранника, но лишь в том случае, если он начисто лишен обоняния.

– Разберемся, – проворчал Мышляев. – Если что, я ему быстро нюхалку отшибу. Я про него кое-что знаю, и он знает, что я это знаю, так что сам понимаешь…

Вместо окончания фразы он показал Гаркуну открытую ладонь и медленно, очень демонстративно сжал ее в кулак – так крепко, что побелели костяшки пальцев.

– Ну если так, – не скрывая продолжавших терзать его сомнений, сказал Гаркун. – В общем, ты у нас генеральный директор, организатор всего на свете и ответственный за все подряд, так что тебе виднее.

– О, это вечное племя, призванное отвечать за все и потому не отвечающее ни за что! – ни с того ни с сего нараспев воскликнул Мышляев.

– Ого, – Гаркун по-птичьи склонил голову набок, – да ты никак заговорил цитатами. Откуда это?

– Не помню, – равнодушно ответил Мышляев, думая о чем-то своем. – Вычитал где-то. Понравилось, вот и запомнил.

– Вот уж от кого не ожидал ничего подобного, так это от тебя, – произнес Гаркун.

– А я разносторонний, – неожиданно приходя в великолепное расположение духа, ответил Мышляев. – Я всех вас еще удивлю!

– Да, – сказал Гаркун, – не сомневаюсь.

* * *

Поставив торчком облезлый цигейковый воротник старого офицерского бушлата и низко надвинув потертую кожаную кепку, Кузнец медленно двигался вдоль ряда, в котором торговали гвоздями, шурупами, ржавыми гаечными ключами, старыми утюгами и прочей дребеденью, место которой было на свалке.

То, что здесь называли товаром, было разложено, расставлено и просто насыпано неопрятными кучами на расстеленных прямо на земле кусках полиэтилена, фанерных листах и даже на подмокших газетах.

Повсюду торчали мотки разноцветных проводов, куски старых резиновых шлангов, лежали древние сточенные топоры на новеньких топорищах, щербатые пилы и наборы самодельных кухонных ножей с рукоятками из прозрачного плексигласа, внутри которых цвели невиданные цветы ядовитых расцветок.

Торговали этим хламом исключительно мужчины.

Кузнеца здесь знали и были ему рады, хотя рассчитывать поживиться за его счет было глупо. То и дело его окликали хриплые пропитые голоса, и мозолистые обветренные пятерни протягивались навстречу, чтобы пожать ему руку. Кузнец отвечал на приветствия, уклоняясь от разговоров о делах. Он по-прежнему не считал, что занимается чем-то предосудительным, но Мышляев просил держать дела совместного предприятия в секрете, а Кузнец привык сдерживать обещания.

Он довольно быстро купил все необходимое и уже собрался уходить, когда заметил за одним из прилавков человека, которому здесь было абсолютно нечего делать. Точнее, в качестве покупателя этот человек бывал здесь частенько, но Кузнец очень удивился, обнаружив его среди торгующих. Андрей Витальевич Коровин был мастером по ремонту радиоаппаратуры и старым приятелем Кузнеца. Виделись они редко, но отлично понимали друг друга и получали от общения огромное удовольствие.

Подойдя поближе, Кузнец увидел, что Коровин торгует радиодеталями, вне всякого сомнения, распродавая свой личный неприкосновенный запас. Это могло означать только одно: дела у Андрея Витальевича шли из рук вон плохо, и он остро нуждался в деньгах.

Кузнец окончательно убедился в этом, когда увидел среди прочих разложенных перед Коровиным предметов его любимый паяльник. Шубин досадливо крякнул: что же это за жизнь такая, что хороший человек, чтобы выжить, должен продавать последнее? Ведь хороший паяльник найти не так-то просто, да и не в паяльнике дело, в конце-то концов…

Выглядел Коровин далеко не лучшим образом.

Его и без того худое лицо окончательно осунулось и приобрело нездоровый сероватый оттенок, веки покраснели, а глаза непрерывно слезились, как у древнего старца. Кузнеца удивили и встревожили эти внезапные перемены. Когда они виделись в последний раз, Коровин выглядел вполне благополучно и был доволен жизнью. Теперь он напоминал человека, внезапно и беспричинно сброшенного на самое дно зловонной выгребной ямы, и отзывчивое сердце Кузнеца мгновенно облилось кровью.

– Привет, – сказал он, подойдя к самому прилавку, за которым стоял Коровин.

Андрей Витальевич заметно вздрогнул от неожиданности, обернулся и, близоруко щурясь, вгляделся в Кузнеца. Только теперь Шубин заметил, что его приятель почему-то не надел очки, без которых он выглядел по-детски беспомощным и беззащитным.

– А, Миша, – бесцветным голосом сказал Коровин, не проявляя признаков бурной радости. – Привет. Что? Запчасти кончились?

– Есть такое дело, – осторожно ответил Кузнец. – А ты какими судьбами?

– Да вот, как видишь. – Коровин кивнул на прилавок. – Распродаюсь помаленьку.