Группа крови - [16]

Уф-ф!.. Пора. Вот и естественный перерыв для восстановления сил. Все же насколько водка натуральней коньяка – особенно в наши фальшивые времена!

* * *

Кончилось тем, чем и должно было кончиться.

Попал в облаву у планетария, пришло письмо в университет.

Я между тем уже перешел на четвертый курс, учился не то чтобы отлично, но вполне прилично и твердо рассчитывал на адвокатуру: кто ж из великих мэтров не возьмет к себе на стажировку сына N., тем более и самого по себе неглупого парня?

Все, натурально, накрылось в ту же неделю.

За аморальное поведение, несовместимое и так далее, в одно касание выперли из комсомола. Без формулировки причины предложили расписаться в приказе об отчислении студента четвертого курса юридического факультета такого-то с правом восстановления. «С правом восстановления» – все еще действовала батюшкина фамилия. На третий день пришла повестка в военкомат, и ровно через неделю после окончания вольной жизни я уже ехал к месту службы – как оказалось потом, в Рязань, в школу сержантов и впоследствии в комендантскую роту. Кто и как додумался идеологически сомнительного призывника определить на такой участок борьбы за морально-политический облик Советской армии, не представляю. Впрочем, в армии я постоянно сталкивался с идиотизмом, а иногда – с вредительством без умысла.

Вначале я был плохой солдат. Служба моя проходила по принципу «через день на ремень», то есть через сутки я ходил в караульный сержантский наряд, то часовым, то разводящим. Четыре часа спишь, не снимая сапог, на вонючем матрасе. Еще четыре часа, сидя в караулке, клюешь носом. И еще четыре – на октябрьском ветру, февральском морозе, в медленно остывающем ночью июльском пекле, во тьме, брызгающей искрами временной слепоты…

В ночных караульных сменах я стал тем, кем я стал.

Воспоминания скребут душу. Как у всякого советского мужчины, у меня армия – фундамент биографии, основа личной мифологии.

Ну, немножко. А-ах… Передохнуть – и дальше.

* * *

Лишь к концу первого года в армии я понял, что есть только один способ жить и выжить там, где мне предстоит жить и выживать.

Несмотря на мое весьма буйное детско-юношеское прошлое и закалку среди отпетой пресненской шпаны, боевые друзья чморили меня по полной.

С одной стороны, я был «москвич», то есть ЧМО безо всяких причин, от рождения, и аббревиатура эта так и расшифровывалась – «человек московской области», чмо. Москвичей вся страна ненавидела, ненавидит и будет ненавидеть, в армии и тюрьме это проявляется особенно резко. Били меня не сильно и только в сержантской школе – там я был салабоном, так что и претендовать ни на что не мог. Но в решающий момент я хватал табуретку, в каптерке – лапу для ремонта сапог, в кухонном наряде – пятилитровую поварешку, и несколько раз пускал это оружие в ход, так что слыл припадочным, и меня не дожимали. Однако когда из школы нас выпустили в части младшими командирами, я понял, что репутация опасного истерика больше помогать не будет – наоборот, такого при первом же подходящем случае утихомирят бесповоротно, и чем решительней буду сопротивляться, тем бесповоротней. В караул мы ходили со штыком, с двумя снаряженными обоймами в подсумке и одной воткнутой в СКС. Неучтенных патронов было – завались… А в карауле мы охраняли гарнизонную гауптвахту. Устроить побег с оружием какого-нибудь за поножовщину арестованного стройбатовца-туркмена, не понимающего по-русски, да на него и повесить… В комендантской роте народ подбирается обычно решительный и полностью бессовестный. К тому же в моем призыве большая часть была из пролетарско-хулиганского донбасского города Попасного. «Попасный город опасный», – с удовольствием повторяли они. Дрались умело и зло.

Это все было – с одной стороны. А с другой был ротный, ненавидевший, как все, москвича за то, что москвич, но еще и сверх того. За четыре курса юридического при его двух, да и то заочного педа. За отца-профессора – изображая простодушный интерес, расспросил про пятикомнатную квартиру, «Волгу» с шофером, дачу… и, недослушав, скрипнул зубами, встал и ушел. За приходящие в посылках – нечастых, но все же – горький шоколад «Бабаевский», копченую колбасу «Брауншвейгскую» и журнал «Иностранная литература», подписка на который в армии была запрещена. За все, одним словом.

И вот однажды, стоя ночную смену в карауле и всерьез всматриваясь в тени, скользящие во тьме, – последний конфликт с сослуживцами сделал страх выстрела из темноты вполне обоснованным, – я понял, как жить между начальством и народом, не принадлежа ни тому ни другому. Как стать необходимым начальству и недостижимым для простолюдинов. Путь к этому был обозначен на плакатике, приклеенном замполитом к двери ленкомнаты. Это было объявление о наборе в высшую школу милиции. Предпочтение отдавалось имеющим незаконченное высшее образование, в первую очередь юридическое, и отслужившим не менее половины срока действительной службы. Не замполит, а ангел-хранитель мой приклеил эту бумажку с розовощеким, в ярко-синем мундире ментом – впрочем, немного смазанным при печати.

Вот и все.

И ни разу не пожалел.