Группа - [10]
Таня. Простите, не поняла.
Клава. Нас предупредили, что будут блистательные женщины мира. Для подруги вашей, шахини, я припасла воблу. Я не знаю, как она, согласится взять?
Таня. Какую подругу вы имеете в виду? Я хорошо знаю шахиню Ирана. Вы хотите, чтобы я ей это передала?
Молчание.
Катя, вас и вашу подругу я тоже приглашаю в «Даниэле».
Катя. Спасибо, Татьяна…
Потаповский. Ну, я думаю, знакомство закончилось!
Клава. Ну, а чего нас-то не представили? Зовут меня Клава…
Таня. Очень рада.
Клава. Титулов у меня нет, кроме «ударницы коммунистического труда», так как я родилась в простой трудовой семье.
Молчание.
Хлоя. Ждете слов сочувствия, ударница?
Клава. Чего вы, Хлора Матвеевна? Я представилась, как полагается, раз меня никто не знакомит. Вот это вот наша советская интеллигенция.
Хлоя. Хлоя Садовская…
Таня. Хлоя? Вероятно, все вам задают банальный вопрос?
Хлоя. Задают. Он есть. Есть Дафнис. Он живет, но… Дафнис Николаевич болен… он — дебил. Чем вы так удивлены?
Таня. Нет, что вы!
Хлоя. В этой истории много совпадений. У наших матерей забрали мужей. И они обе их больше никогда не видели. Наш матери лежали рядом в лагерной больнице и даже родили в один день — девочку и мальчика. Мы родились в Казахстане. Но в чем не было совпадений: мою маму на допросах почти не били, а маму Дафниса били и старались бить по животу! Вот и все! Они назвали мальчика Дафнисом, а девочку — Хлоей. Дафнис Николаевич не знает, кто я почему один раз в году к нему приезжаю. Но так как никто больше не приезжает к нему, он меня любит, он меня ждет. Дни рождения мы встречаем вместе, вдвоем. В этот раз я привезу ему шары, там летает много шаров, много бумажных цветов. Они лежат прямо на набережных. Я соберу для него огромный букет. Но зачем слушать эту невеселую историю? (Пауза.) Слышите? Посмотрите, кажется, что они хотят поджечь небо. (Всем.) Вад о виа, сеньоры! Сонно стана мультоконтента ди видерви. Перке нон ви аффритатте иль карнэвале э комнчато! (Помахав на прощание рукой, выходит.)
Клава. Что она напоследок сказала?
Таня. Она беспокоилась, что мы можем опоздать на карнавал..
Потаповский. Знаете, а я уже беспокоюсь за итальянцев в «Даниэле». Идемте, Клава, вы вроде есть хотели, голодны были, по-моему?
Клава. Товарищ консул, я всегда сыта! С чего вы взяли? Вы объясните все-таки, с кем встречаемся-то мы?
Таня. Вас беспокоит мой русский язык, да? Я русская. С Ниной Михайловной мы просто земляки.
Молчание.
(Смотрит на Рубцову.) Неужели вы не вспомнили меня?
Рубцова. Нет. Русскую фамилию назовите.
Таня. Конечно… Прошло столько лет!
Рубцова. Нет, не помню, не помню. (Улыбается.) Землячки, говорите?
Молчание.
Таня. Катя, идите с подругой, садитесь в гондолу. Нина Михайловна, несколько слов с вами, и мы примкнем к нашим друзьям.
Рубцова. Идите, Клава. Идите садитесь с ними, я сейчас.
Таня. Алексей Николаевич, подождите, я хочу в вашем присутствии повторить свое приглашение вам и Нине Михайловне. Я бы хотела начать с юга Италии, тем более у меня там есть кой-какие дела. А потом мы можем выбрать место, как пожелает Нина Михайловна. Я бы хотела показать ей кое-что. Очень надеюсь на вас, Алексей Николаевич, надеюсь, что вы сумеете уговорить дорогую Нину Михайловну.
Потаповский. Нину Михайловну не надо уговаривать, она согласна.
Таня. Правда?
Рубцова. Я подчиняюсь приказу своего консула.
Таня. Я рада очень.
Все выходят. Остаются Таня и Рубцова. В наступившем молчании все отчетливее и ближе стали слышны звуки приближающегося карнавального шествия.
Вы почти не изменились, Нина Михайловна.
Рубцова. По сравнению с чем?
Таня. Можно вас поздравить с замечательным успехом — вы посланы сюда Комитетом главных женщин страны!
Рубцова. У вас тоже успех, по-моему? Может быть, напомните что-нибудь о себе?
Таня. Я счастлива. Без этой нашей встречи счастье мое было бы неполным.
Рубцова. Не преувеличивайте. Зачем же так шутить?
Таня. Нина Михайловна, а мы даже жили рядом…
Молчание.
Рубцова. Нет, я вас не помню.
Таня. Да просто через улицу. Директором тридцать второй школы был Николай Васильевич Ильин…
Рубцова. Николая Васильевича я помню.
Молчание.
Таня. Вспомните, была шумная такая история… Об этом писали в областной газете: студентка за тряпки продала Родину…
Молчание.
Рубцова. Вы его дочь?
Таня. Да… я влюбилась в юношу из Ирака, он учился со мной. Он был из мусульманской семьи. Привез неверную в дом. Его сломали, его отец за тридцать верблюдов продал меня богатому суданцу. Потом случайность: на автозаправке молодой мальчик мне улыбнулся — я просто взяла выпрыгнула из машины, села в его. Он оказался сыном немецкого посла. В посольстве герцог фон Браун, мой будущий муж, обедал с послом. Ну, этот мальчик привез меня, посадил за стол… Вечером я улетела в Баварию, наутро проснулась в замке…
Молчание.
Старый герцог умер, я на некоторое время осталась одна. Потом вышла замуж за американца, безумно богатого. Америка вообще очень богатая страна, там много богатых людей…. Знаете, когда у меня сломалось? Сломалось у меня, когда у вас стали один за другим умирать вожди. Я случайно увидела Красную площадь, похороны. Почему-то вожди умирали зимой. Эти похороны были так похожи: обмороженные лица солдат, дым над Москвой-рекой, гудки. Рассказывают — много прекрасной музыки тогда звучало. Я видела хронику, помню: черные музыканты во фраках. Я так много плакала тогда… И вдруг я стала вспоминать детство, юность — день за днем, день за днем. Почти четверть века я старалась забыть то унижение! Всякое напоминание об этом просто причиняло мне боль. Я вспоминала свой двадцать первый год жизни с таким мучительным стыдом! Каждый день казался мне такой непреодолимой пыткой! Надо все это забыть. Забыть наш разговор у вас в кабинете, который никак забыть не удается. Помните? Вспомните наш разговор… вашу беседу…
