Кабинет ресторана. За тремя большими окнами угадывается летняя Москва. Вдоль стены, разорванная дверью и окнами, тянется фотопанорама с изображением неведомой реки, и кажется, что течёт река без начала и конца, а сервированный стол и стулья стоят на речном берегу. Входят Брагин и Соловьёва, с заметным трудом поддерживают Дранкова.
Дранков. Лялька, я понял кто ты! Ты – ворона.
Соловьёва. Ворона, ворона.
Дранков. И не кивай, и не смейся – это так!
Соловьёва. Куда нам его приткнуть?
Брагин. Может, положить в директорском кабинете? Там есть диван, душ.
Дранков. Позвольте! В ресторанах не лежат, а сидят.
Соловьёва. Кто бы это говорил! Посадите его у окна.
Дранков. Я не сяду у окна. Ты хочешь, чтобы я умер от этого смога? Ты этого хочешь?
Соловьёва. Шура, ты ещё будешь выкаблучиваться? Садись, где тебе говорят!
Дранков. Лялька, ты превратилась в ворону. И мы расстались прежде всего поэтому. Мы расстались!
Соловьёва(Брагину). Он, когда вылезал из машины, ворон увидел во дворе. Теперь я у него – ворона.
Дранков. Только воронам вольготно живётся на свалке. Вороньё, кругом вороньё! Брат-эколог кричит и стенает, что природа не выживает… Не подумайте, что я зелёный. Я также не голубой, не коричневый, не красный, не оранжевый… На цвет моего лица влияет только качество напитков.
Соловьёва. Ты сегодня рот закроешь?
Дранков. Я подарил тебе брошюру под названием «Конституция». Пункт первый, статья двадцать девятая: каждому гарантируется свобода слова.
Соловьёва. Шура, не бубни. Можно нам поговорить?
Дранков. Почему вы, Елена Анатольевна, спрашиваете у меня разрешения? Статья двадцать девятая, пункт первый: сво-бо-да слова. Я не собираюсь её ограничивать, как это постоянно делаешь ты.
Соловьёва. Послушай меня…
Дранков. Что ты мне ещё можешь сказать? Что ты в этой стране зарабатываешь, а там тратишь? Я не хочу больше лечить их пороки. Ты была врачом, а стала вороной.
Брагин. Сейчас снимем проблему. (По телефону.) Иса, пусть Зариф выйдет во двор, сгоните там ворон с мусорных баков.… Что ты не понял? Поставь Зарифа, пусть стоит отгоняет ворон… Не надо стрелять. Пусть кто-нибудь из шланга поливает улицу… Зачем всю? Там, где наши окна. Чтобы экология была.
Дранков. Зариф? Какое имя – Зариф! Лялька, я уеду в аул. Зачем мне твоя пошлая вилла в Черногории? Зачем этот дурацкий дом у кольцевой? Нельзя выйти за забор – везде пылают гроздья народного гнева. Не знаю как вам господа, а мне стыдно быть буржуем на осадном положении.
Соловьёва. Я куплю тебе аул. Садись. Да куда ты! Ты стул видишь?
Дранков. Я впишусь в стул, не волнуйся.
Соловьёва. У меня разговор с пациентом на пять минут. Ты можешь утихнуть?
Брагин. Давайте с нами за стол, вот сюда. (Усаживают Дранкова.) Отлично.
Дранков(засыпая). Я приеду в аул, где растёт саксаул, мой баул принесёт молодой есаул…
Молчание.
Соловьёва. Всё, он спит. Через пять минут встанет трезвым. Вот такой у меня сожитель.
Брагин(шёпотом). Спит?
Соловьёва. Спит, спит. День какой-то дурной. Простите, я сильно опоздала. Мне позвонили из клуба: он там заснул за стойкой. Пока его забирала…
Брагин. Я думал, вас не увижу.
Соловьёва. Лучше он здесь пусть поспит, чем у чужих людей под ногами.
Брагин. Вопросов нет.
Соловьёва. Ох, горе моё! Вот не знаю, как его спасти. Он профессор, психиатр, большой человек, автор книг. У него учеников тьма, они его все обожают. Полстраны вылечил от алкоголизма, и сам заразу эту подцепил. Мы с ним живём на три дома – здесь, в Черногории, и на Кипре у меня теперь своя клиника.
Брагин. Кипр не забуду никогда.
Соловьёва. Везде ему скучно – подавай ему Москву. А здесь он пьёт, потому что все вокруг пьют, и он как сумасшедший рвётся сюда. Во всём я у него виновата. Говорю: сиди у моря, пиши книги. У него такие книги! «Чужая душа» не читали?
Брагин. Обязательно прочту.
Соловьёва. Он ещё и поэт. У него шикарные стихи! Но сами видите: ничто человеческое ему тоже не чуждо, – это ваш Маркс выразился как будто не про себя, а про Шуру. Ваш, в смысле, вы тоже экономист, – кажется, банкир, или я что-то путаю?
Брагин. Бывший. Бывший банкир.
Соловьёва. Шура недавно одного большого дядьку из Центробанка вывел из депрессии, и тот подарил ему «Капитал». Эксклюзивное издание, шикарное! Я, правда, дальше названия не смогла читать.
Брагин. А зачем дальше? Капитал – этим всё сказано.
Соловьёва(показывает на Дранкова). Вы меня извините, что я с таким довеском явилась.
Брагин. Да бросьте вы извиняться, Елена Анатольевна, я думал, вы вообще не придёте.
Соловьёва. Сегодня моя дочь оперирует одну серьёзную тётку, и мне надо в клинику заехать посмотреть, чтобы она там ей уши местами не поменяла, а этот мне устроил весёлую жизнь.
