Грозовой август - [96]

Нет! Если командующий Квантунской армией генерал Ямада не предполагал, что русские танки решатся пойти через Хинган, то тем более он не мог допустить, что это произойдет в августе. Мы достигли как бы двойной внезапности удара.

Пока командир бригады и начальник штаба обсуждали, почему же не сдается Токугава, на обочине появился Викентий Иванович со сводкой Совинформбюро, которую Туманян принял по радио. После ушиба при переходе через Хорул-Даба начальник политотдела не мог ходить,, но все-таки нашел для себя дело: принимал по радио последние известия, а Русанов распространял их по всей бригаде.

— Вести с фронтов получаете хорошие, а Токугава все-таки не сдается, — заметил комбриг.

— Возможно, мы тут сами виноваты, — посетовал Сизов. — Так наседаем, что ему и с начальством связаться некогда. Да и есть ли у него какое начальство, есть ли связь? Пленный поручик говорил, что они в первый же день войны потеряли штаб своей дивизии. Надо бы... Пуля щелкнула по ветровому стеклу, брызнула стеклянная крошка.

— Вот паршивец! — сплюнул в сторону Волобой, сбрасывая с колен осколки.

— Это Ямада капитулирует, — съязвил Ахмет.

Автоматчики, ехавшие позади на бронетранспортере, спешились и цепью пошли прочесывать кусты возле дороги.

Вскоре комбригу доложили, что передовую походную заставу обстрелял отряд японской пехоты. А под вечер, когда вязкую, хлюпающую степь окутала темнота, из головной походной заставы сообщили: японская батарея преградила путь танкам.

— Час от часу не легче, — вздохнул комбриг.

Танковая колонна подтянулась к лысому взлобку, расположенному между рекой и болотами, и остановилась на ночной привал.

Волобой вместе с начальником штаба и Русановым направился к штабному автобусу. В автобусе полумрак. На раскладушке лежал, накрывшись шинелью, Туманян и, покусывая от боли губы, вращал ручку настройки приемника. В приемнике что-то потрескивало, шипело и булькало. В горах, да еще в такую погоду, походные радиостанции работали плохо. Нелегко было связаться не только со штабом армии или с корпусом, но и с артиллерийским полком, идущим вслед за бригадой. Этот старенький приемник стал теперь у них, пожалуй, единственным средством связи с окружающим миром.

Они поужинали, обсудили неотложные дела. Лампочки приемника освещали изнутри зеленоватую шкалу с делениями, сквозь невнятные шорохи и треск по временам слышалась и тут же затихала, удаляясь, непонятная чужая речь, музыка.

— Что-то не по-нашему, может, разберете? — обратился он к Русанову.

Викентий Иванович приник к приемнику. На его щеке застыло тусклое свечение невидимых ламп. Голос диктора то доносился, то пропадал. Сквозь треск грозовых разрядов, писк и хлюпанье едва слышался мужской голос. Уловив с трудом смысл слов, заглушаемых звуками, похожими на кваканье лягушек, Русанов на минуту замер, еще плотнее прижался ухом к приемнику.

— Любопытное сообщение, — сказал он, когда затихла речь и послышались звуки скрипки.

— Что там? Капитуляция или война? — нетерпеливо спросил Волобой.

— Какая-то радиостанция передает, что во дворце японского императора вспыхнул мятеж военных. Мятежники убили командира дивизии, которая охраняла императорский дворец. Хотели уничтожить пластинку с речью Хирохито о капитуляции.

— И чем дело кончилось? — насторожился Волобой.

— Плохо слышно. Вроде все успокоилось.

— Выходит, там борьба мнений?

Викентий Иванович снова стал слушать и перевел другое сообщение — о сборище у дворца микадо тридцати тысяч носителей «самурайского духа». Они, стоя на коленях, жаждали лицезреть божественного микадо. Но император так и не появился на балконе. «Носители духа» услышали лишь пластинку с записью его речи, в которой он скорбел по поводу военных неудач Японии, призывал самураев к бессмертию.

— И что же? — спросил Туманян. — Харакири они себе сделали?

— Да, некоторые покончили с собой: военный министр Анами, принц Коноэ, какой-то член высшего военного совета Иосиова Синодзука и еще кто-то, не разобрал. Но, как сообщает комментатор, охотников войти в бессмертие оказалось немного. Основная верхушка «самурайского духа» предпочла... жить на земле.

— Не нравятся мне эти фигли-мигли, — нахмурился Волобой и отправился с Сизовым взглянуть, как расположилась бригада.

Вернувшись, снова прилипли к приемнику. Не подаст ли голос Москва? Только она может все прояснить. Но где она? Наконец сквозь треск и шипение донесся знакомый голос московского диктора. Но говорил он о спортивном празднике, об уборке урожая и силосовании кормов — совсем не о том, о чем хотелось бы услышать.

— Не теряйте волну, сейчас должны передавать последние известия, — посмотрел на часы Волобой.

Все притихли, жадно вслушиваясь в приглушенные расстоянием и непогодой шорохи. Снова прорвался искаженный помехами голос диктора. Москва сообщала о японских контратаках. Вот это новость! Выходит, полковник Токугава — не исключение. Японцы контратакуют всюду, не только на этом направлении.

— То же, что было у Ворот Дракона, только во всеяпонском масштабе, — заметил Русанов.

Комбриг сказал:

— Одним словом, не бей меня по носу, дай мне изловчаться тебя ударить.