Грозовое Облако - [59]

После встречи с Ксенократом в термах Роуэн бесцельно бродил по вечерним улицам Фулькрума, подталкиваемый лишь неуемным желанием двигаться. Он не знал, пытается ли убежать от собственной ярости или наоборот, нагнать ее. Скорее всего и то, и другое. Ярость бежала впереди него, преследовала его по пятам и не желала оставлять в покое.

Наутро он решил отправиться домой. В свой родной дом. Который покинул два года назад, став подмастерьем серпа. Возможно, надеялся он, там ему удастся обрести покой.

Добравшись до знакомого микрорайона, Роуэн удвоил бдительность. Но за ним никто не следил. Никто, кроме недремлющих камер Грозового Облака. Возможно, Орден полагал, что если Роуэн не пришел на похороны отца, то не появится и здесь. А может, Ксенократ и впрямь не солгал: Роуэн сейчас не был в приоритете.

Он подошел ко входу в дом, но в самый последний момент не смог заставить себя постучать. Никогда раньше он не ощущал себя таким трусом. Роуэн бесстрашно противостоял людям, натренированным убивать, — но встретиться с родными после того, как его отца выпололи… Это было выше его сил.

Он позвонил матери, когда его публикар отъехал на безопасное расстояние.

— Роуэн? Роуэн, где ты был? Где ты? Мы так беспокоились за тебя!

Этого он ожидал. И не стал отвечать на ее вопросы.

— Я узнал об отце, — проговорил он. — Мне очень, очень жаль…

— Это было ужасно, Роуэн! Серп сел за наше пианино. Стал играть. И заставил нас всех слушать.

Роуэн скривился. Уж ему-то ритуал Брамса был хорошо знаком. Он не мог даже вообразить себе, что его родным придется принять в нем участие.

— Мы сказали ему, что ты был учеником серпа. Надеялись, что, даже если тебя и не избрали, может, он все же передумает. Но он не передумал.

Роуэн не стал говорить, что смерть отца — его вина. Ему хотелось исповедаться матери, но он понимал, что это лишь озадачит ее, и на него посыплется еще больше вопросов, на которые он не сможет ответить. А может, он опять струсил.

— Как вы там? Держитесь?

— Держимся, — ответила мать. — У нас теперь снова иммунитет — хоть какое-то утешение. Жаль, что тебя не было здесь. Потому что тогда серп Брамс дал бы иммунитет и тебе тоже.

При мысли об этом в Роуэне опять поднялась волна ярости. Чтобы дать ей выход, он треснул кулаком по приборному щитку.

— Предупреждение! Насильственные действия и/или вандализм повлекут за собой высадку! — отбарабанил публикар. Роуэн пропустил это мимо ушей.

— Пожалуйста, вернись домой, Роуэн. Мы ужасно скучаем по тебе.

Забавно — когда он был подмастерьем, они по нему не скучали. В их огромном семействе он обретался где-то на задворках. Наверно, предположил Роуэн, прополка многое меняет. Люди, оставшиеся без близкого, чувствуют себя гораздо уязвимее и больше ценят друг друга.

— Я не могу вернуться домой, — ответил он матери. — И, пожалуйста, не спрашивай почему, от этого станет только хуже. Но я хочу, чтобы вы знали… Я люблю вас всех… и… дам знать о себе, когда смогу.

Он положил трубку прежде, чем она успела сказать хоть слово.

Слезы застилали ему глаза, и Роуэн снова всадил кулак в приборный щиток — пусть лучше болит снаружи, чем внутри.

Публикар мгновенно сбросил скорость, съехал на обочину и распахнул дверцу.

— Будьте добры освободить машину. Поездка прекращена по причине насильственных действий и/или вандализма. Вам запрещается пользоваться любым общественным транспортом в течение шестидесяти минут.

— Подожди секунду, — попросил Роуэн — ему надо было подумать. Перед ним теперь лежали два пути. Хотя он знал, что коллегия серпов предпринимает все возможное, чтобы предотвратить новое нападение на Цитру и серпа Кюри, он не верил, что им это удастся. Возможно, у него шансов не больше, но он обязан попробовать. Это его долг перед Цитрой. С другой стороны, ему необходимо исправить собственную ошибку и навсегда покончить с серпом Брамсом. Что-то темное внутри Роуэна требовало, чтобы он сначала осуществил месть, а все остальное потом. Но он не поддался этой темноте. Серп Брамс никуда не денется и после того, как Роуэн спасет Цитру.

— Будьте добры освободить машину.

Роуэн вышел, и публикар уехал, бросив пассажира на пустынной дороге. Все шестьдесят штрафных минут юноша прошагал по обочине в мыслях о том, есть ли в Средмерике другой столь же раздираемый на части человек, как он.

• • •

Грейсон Толливер заперся у себя в квартире, открыл окна, чтобы впустить внутрь холод, и заполз в постель под тяжелое одеяло. Так он поступал, когда был маленьким, — спасался от холода мира под теплым мягким одеялом. Уже много лет у него не возникало потребности сбежать в свою детскую зону безопасности. Но сейчас ему хотелось, чтобы внешний мир исчез хотя бы на несколько минут.

Раньше Грозовое Облако позволяло ему сидеть под одеялом минут двадцать, после чего мягко заговаривало с ним. «Грейсон, — спрашивало оно, — тебя что-то беспокоит? Хочешь поговорить об этом?» А он всегда отвечал «нет», но в конечном итоге выкладывал всё, и Облако всегда умело утешить его. Потому что знало его лучше, чем кто-либо иной.

Однако сейчас, когда его досье вычистили и заполнили преступными деяниями Рубца Мостига, может, Грозовое Облако вообще его больше не признаёт? А если и признаёт, то, возможно, как и весь остальной мир, считает его той личностью, которую описывает нынешнее досье?