Грозовое лето - [52]

— Охотно!

Кулсубай вызвал есаула, велел выслать разведывательные патрули по всем направлениям в степь.

— Пусть действуют осторожно, в схватку не ввязываются, а выведают о Хажисултане у местных жителей.

— Понимаю! — Есаул с подозрением покосился на Василия Ивановича, дернул плечом и удалился.

За утренним чаепитием, продолжительным и обильным, чекист сказал как бы между прочим:

— Оказывается, вас отлично знает товарищ Трофимов!

— Что значит «оказывается»? Он мой белеш. Он мой друг. До революции мы, старатели, звали его Михайлом. Это он вам, молодым, товарищ Трофимов… Когда же ты с ним встречался?

— Да на той неделе.

— Правда, что он теперь не комиссар дивизии?

— Правда. Перевели его на партийную работу. Собственно, я и к вам-то приехал по его совету.

— Почему же сразу не сказал? — Короткая шея Кулсубая начала наливаться кровью, он задышал сипло.

— Не знаю даже… забыл! — Василий Иванович опустил глаза.

— Ну, ты и язва! Ничего не забыл, а хитрил! — Кулсубай с удовольствием рассмеялся. — Раздумывал: можно ли мне поручать секретное дело?.. Дескать, он белым служил! И характер, мол, у него крутой!.. Конечно, вы со своей стороны и правы, что сразу не доверяете, — великодушно добавил он.

— Рад, что ты это понимаешь, — обрадовался Василий Иванович.

В это время пришел есаул, от чая отказался — некогда, — сказал, что вернулись разведчики, доложили, что видели у развилки дорог большое стадо, старший пастух говорит, что встречал Хажисултана в Верхнеуральске, на базаре.

— А он не врет?

— Кто ж его знает, агай… Проверим!

— Я сам поеду! — вскочил с ковра Кулсубай.

— Возьмите меня с собой, — сказал чекист. — По нашим сведениям, Хажисултан со стадами и джигитами действительно направлялся к Верхнеуральску.

Кулсубай велел седлать лошадей.

В степи подморозило, дорога была крепкая, подковы коней звенели бодро, задористо. Ветер гнал по земле, заросшей сухой травою, снежную крупу, забивая ею канавы, проселочные колеи, овраги.

Кулсубай с напряжением думал, всматриваясь в сизую даль, затем сказал, повернув к едущему рядом Василию Ивановичу озябшее лицо:

— Если Сафуан работает в Башревкоме, то он, наверно, одумался! Башревком — учреждение ответственное!

— В душу не заглянешь, — уклончиво сказал Василий Иванович. — Вот и нужно узнать: не помогает ли он Колчаку?.. Такой пронырливый лазутчик — это же находка для колчаковской разведки!

Кулсубай присвистнул, покачав головою, — верно, могло и так случиться.

— От меня он убежал к Хажисултану.

— А вы давно его знаете?

— Кого? Хажисултана? Знаю с незапамятных времен! Как не знать такого зверя! Чудовище! Людоед!.. Сколько горючих слез пролили земляки из-за его истязаний… Нафису и ее любимого парня по его повелению привязали к конским хвостам и водили с позором по аулу. У Хайретдина вся жизнь пошла прахом из-за его произвола. Да я сам много обиды испытал от свирепого бая. Он меня прогнал с работы, и пришлось мне с Гайзуллой скитаться по Уралу.

Кулсубай не поинтересовался, известны ли чекисту эти имена, а говорил себе под нос, будто посыпал солью кровоточащую рану.

— А его сыновья? — спросил Василий Иванович.

— Такие же изуверы! Видишь, в восемнадцатом году Хажисултан создал Сакмаевскую народную думу, а при белых «Комитет по распространению прав гражданства и свободы среди мусульман». С подручными из этих учреждений он истреблял коммунистов, собственноручно расстреливал… Шаяхмет-мулла, младший его сынок, мутил воду, помогал белым, в моем отряде не задержался, а служил в гарнизоне Кабзы. Его Хажисултан послал в Омск с посланием Колчаку от благодарных башкир! А старшие его братья…

Он не закончил, прищурился — карьером к ним приближался всадник из передового дозора.

— Ну что там?

— Командир-эфенде…

«Опять эфенде! Сколько раз предупреждал!..» — и Кулсубай виновато покосился на чекиста.

В лице Василия Ивановича не дрогнула ни единая жилка.

— …мы остановили пастухов и стадо!

— Вот и молодцы! — Кулсубай обернулся к джигитам, ехавшим позади: — Рассыпаться цепью! Окружите, чтоб ни один не ускользнул! Живо!

Стадо овец и лошадей, почти неразличимое на сером, со снежными пятнами степном ковре, неторопливо ползло в стороне от дороги; арбы с поклажей и утварью ехали по проселку. Кулсубай прикинул наметанным глазом: пожалуй, свыше тысячи голов. Богатство!.. Овцы и лошади щипали пожухлую траву на проплешинах, где ветер сдул снег.

Пастухи, пешие и верхоконные, сгрудились, боязливо смотрели на подъезжавших Кулсубая и Василия Ивановича.

— Кто старший? — властно спросил Кулсубай по-башкирски.

— Я, я, бай, — охотно отозвался старик в стоптанных лаптях, в изношенной шапке и рваном, в пестрых заплатах чекмене.

Кулсубая удивило, что пастух держит себя так уверенно.

— Я тебе, отец, не бай, а командир Красной Армии, — внушительно сказал он. — Чье это стадо?

— Без хозяина стадо не бывает, командир-бай! Это стадо аульное, народное, гоним мы его от белых, шайтан их побери!.. Земляки велели сохранить стадо, а сами ушли в леса с женами, детьми.

— От белых, говоришь, а сам гонишь скот к белым? — Усы Кулсубая угрожающе дрогнули.

— Ай, уландар, уландар![35] — заныл старик, раскачиваясь, молитвенно подняв руки. — Мучили нас белые офицеры! Теперь вот вы привязались, не верите!.. Да разве разберешь в степи, где белые, где красные? Мы-то, дураки, думали, что в Верхнеуральске красные, и спокойно шли туда. Сколько верст зря протопали!.. Надо же, такое горе!.. Эге-ей, чего рты разинули? Поворачивайте обратно! — крикнул он пастухам.