Грозные царицы - [17]

9 января 1728 года Петр отправился в путь во главе процессии столь многочисленной, что можно было подумать: весь Санкт-Петербург сорвался с насиженного места, начался Великий Исход. По морозу, сквозь метель знать – целыми семьями – и представители высшей государственной власти медленно продвигались от Северной столицы к манившему их блеску старого Кремля. Но в Твери царь занемог, и ему пришлось остановиться – слечь в постель. Опасались, что мальчик подхватил корь, и придворные лекари посоветовали ему отлежаться, по крайней мере, две недели. Выздоровление наступило не скоро, и только 4 февраля юный самодержец торжественно вступил в расцвеченную флагами Москву. Его встречали криками «виват!», пушечными выстрелами, колокольным звоном. По протоколу, первой он должен был посетить свою бабушку, императрицу Евдокию.[27] Подросток не только не испытал никаких нежных чувств, увидев перед собой старую, усталую и болтливую женщину, его даже охватило раздражение, когда она, упрекнув царя за то, что он ведет такую беспутную жизнь, посоветовала скорее жениться на благовоспитанной и родовитой девушке. Петр буквально заткнул ей рот, сухо отправив помолиться и намекнув, что она может найти более достойное приложение для своих добрых дел. Подобная реакция ничуть не удивила супругу Петра Великого, когда-то им отвергнутую: ей стало ясно, что подросток унаследовал от деда не только независимость духа, но и цинизм, и жестокость. А вот унаследовал ли гений?.. Она сильно опасалась, что вот этого-то и не произошло!

Организацию церемонии взяли на себя Долгорукие. Коронация государя была назначена на 24 февраля, местом ее должен был стать собор Успения Пресвятой Богородицы в Кремле. Укрывшись в зарешеченном уголке собора, царица Евдокия наблюдала за внуком – в короне на голове, со скипетром и державой – символами государственной власти – в руках. Получивший благословение священника в расшитой фелони, так сверкавшей золотом, что он казался сошедшим прямо с иконостаса, превозносимый до небес лучшими певчими церковного хора, император дожидался окончания праздничной литургии, чтобы, как ему было предписано, подойти к бабушке и поцеловать ей руку. Он пообещал ей проследить за тем, чтобы ее окружала толпа камергеров, пажей и придворных дам, в соответствии с ее высоким рангом, даже если – что желательно – она захочет обосноваться вне столицы, чтобы избежать дворцовой суеты. Евдокия восприняла урок и удалилась. Все, кто составлял свиту Петра, облегченно вздохнули: вроде бы течению празднества не суждено быть омраченным никакими неожиданными неприятностями.

Однако спустя всего лишь несколько дней после торжественного события в окрестностях Кремля, у Спасских ворот, были обнаружены подметные письма, в которых некто, не поставивший своей подписи, сообщал о непорядочности Долгоруких, бесчестных их поступках и призывал «людей добрых» потребовать возвращения милости государевой Меншикову. Разнеслись слухи, что этот пасквиль было написан Голицыным, чье недоброжелательство, если не сказать – враждебность, по отношению к Долгоруким было хорошо известно. Но назначенной для расследования инцидента комиссии не удалось найти тому никаких доказательств, и Верховный тайный совет, вдохновляемый все тем же Долгоруким, решил, что происхождением своим анонимное письмо обязано не кому иному, как Меншикову, раз там содержался призыв к его оправданию, и приказал изгнать его вместе с семьей в город Березов, находившийся в самой дальней оконечности Сибири. Как раз в то самое время, когда бывший фаворит думал, что дела с царским правосудием у него закончены, в его дом, стоявший посреди крепостных стен, явились два офицера, огласили глубоко поразивший его приговор и, не дав перевести дыхание, втолкнули в повозку. Жена и дети, ужасавшиеся всем происходящим, сели рядом. Перед тем семейное имущество было разграблено, Меншиковым из милости разрешили взять с собой только кое-какие личные вещи и мебель. И под конвоем отряда вооруженных солдат – так, будто речь шла о сопровождении особо опасных преступников, – их отправили в дальний путь.

Расположенный более чем в тысяче верст от Тобольска Березов был сущей дырой, расположенной посреди пустынной равнины, сплошь покрытой тундрой, лесами и болотами. Зимы здесь, говорят, были такими суровыми, что птицы замерзали на лету, а стекла в окнах лопались. Но и подобной нищеты после той роскоши, в какой жил прежде Меншиков, и тех почестей, какие ему воздавали, было недостаточно, чтобы сломить его мужество. Жена его, Дарья, скончалась в дороге. Дочери оплакивали свои девичьи мечты о любви и навсегда утраченное величие. Сам он сожалел лишь о том, что ему довелось пережить такое несчастье. Однако никогда не умирающий инстинкт самосохранения подталкивал его к тому, чтобы оказывать сопротивление бедствиям. Привыкший наслаждаться роскошью во дворцах, он теперь трудился, как простой рабочий, своими руками приспосабливая выделенную им избу для жизни семьи. Соседи, которых предупредили, что новоприбывший виновен в «преступлениях против императора», встретили Меншикова более чем холодно и даже угрожали нападением. Однажды, когда возбужденная толпа на улице принялась выкрикивать проклятия в адрес «изменника» и бросать камнями в него самого и его дочерей, Александр Данилович не выдержал и воскликнул: «Бейте меня одного! Не трогайте женщин!»