Грозное лето - [2]

И провалился, не зная, что под сугробом была расщелина, так как лед осел и отошел от берега. Один только миг требовался речке, чтобы проглотить его, но он успел раскинуть руки по сторонам и опереться на лед, а потом осторожно надвинул ружье на расщелину, как перекладину, и на него оперся. Но ноги повисли в воде, и сильное течение ее стало засасывать его и норовило утащить под лед.

Александр с друзьями не раз купался в этом месте, прыгал с разгону и едва доставал дна и знал: малейшая неосторожность — и течение поглотит его мгновенно, и шутливо сказал речке:

— Шалишь, за здорово живешь ты меня в свои чертовы объятия не заманишь. Вот найдем сейчас точку опоры и — до встречи летом.

И шарил, шарил ногами, нащупывая грунт — крутой берег, а когда нащупал, уперся в него каблуками, на которых были подковки, и усмехнулся:

— Ну, вот и все.

Но речка не сдавалась, и продолжала затягивать его вглубь, и не давала возможности стать ногами на глинистый крутой берег твердо и надежно, а подтачивала грунт под каблуками, и они лишались опоры. И Александру стало не до шуток.

Сколько времени смерть испытывала его — трудно было сказать, но он уже не чувствовал воды, хотя она была ему по грудь, и страха не испытывал, а старался не соскользнуть под лед и все время пятился к берегу, упирался в грунт подковками сапог и подавался назад на какую-то долю вершка.

И тут раздалось частое, тревожное стрекотание сороки. Она сидела на противоположном берегу, на тоненькой лозине, балансируя черным хвостом и беспокойно поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, и кричала во весь дух, словно на помощь звала.

Александр улыбнулся и сказал:

— Да не пропаду я, стрекотуха, не пугайся.

И услышал в это время над головой панический грачиный крик, а когда поднял глаза — увидел ватагу и самих грачей, кружившихся над речкой и то спускавшихся низко, почти к деревьям, то взмывавших кверху и что-то там сообщавших другим.

Тут раздался выстрел, потом второй, и грачи резко ушли вверх, а сорока исчезла в запушенных инеем вербах, и тут лиса пулей промчалась почти перед лицом Орлова в обратном направлении, а вслед за ней промчался и Волчок.

— Волчок, дурень старый, все же нагнал рыжую на меня, но поздно, брат! — сказал ему вслед Александр.

И, оперевшись ружьем о лед, подпрыгнул что было сил, откинулся назад и сел на сугроб, как на перину, а потом стал выливать из снятых сапог воду, выкручивать портянки, а когда хотел обуться вновь — ноги не пошли: двадцатиградусный мороз сделал свое дело за считанные минуты.

И в это время из-за кустов краснотала появился Андрей Листов, друг детства, только что окончивший Донской политехнический институт и приехавший навестить родных из Харькова, где служил.

— Вот ты, оказывается, где, друг сердечный, — произнес он, поняв, в чем дело. — Я так и подумал: коль Волчок рыжую гонит, значит, ты должен следовать за ним, и выстрелил, чтобы направить кумушку на тебя, а ты решил омовение совершить на таком морозе. Молодец. Как же тебя угораздило?

— Лед отошел от берега, а расщелину закрыл сугроб, — вяло произнес Александр и силился, силился обуться, да ноги окоченели и ничего не получалось.

— Лед отошел от берега еще в прошлом столетии, и всякий охотник знает это отменно, — говорил Андрей Листов, снимая с себя полушубок и валенки, — На, одевайся немедленно, а я попробую надеть твои офицерские сапоги, — И не успел Александр и глазом моргнуть, как его сапоги были на ногах Листова.

Это было три года тому назад, когда Александр приехал домой на зимние каникулы и попал на свадьбу младшего брата Алексея и Верочки, новочеркасской гимназистки и дочери инспектора народных училищ. Александр знал ее, не раз танцевал с ней, когда, вместе с другими кадетами, бывал на гимназических балах, но потом наступили предвыпускные заботы, экзамены и стало не до балов. После же окончания кадетского корпуса отец попросил наказного атамана, генерала Самсонова, с которым служил в японскую кампанию, помочь определить его, Александра, в петербургское Михайловское артиллерийское училище для продолжения военного образования.

Самсонов немного знал Александра, бывая в кадетском корпусе, и написал письмо начальнику генерального штаба Жилинскому, с которым был хорошо знаком по маньчжурской армии, командуя под его началом сперва бригадой, а затем — Забайкальской кавалерийской дивизией, и вскоре Александру пришлось расстаться с Новочеркасском вообще, и он уехал в Петербург набираться ума-разума.

Алексей заканчивал тогда Персиановское сельскохозяйственное училище и не был даже знаком с Верочкой — и вот женился на ней и уже двух деток нажил. И Верочка стала для Орловых едва ли не главой всего рода, ибо даже дед, далекий от сантиментов, души в ней не чаял и ни в чем ей не отказывал, за что и Верочка платила всем Орловым тем же.

Поэтому она так испугалась за него, Александра, когда он добрался до станицы не без помощи Андрея Листова, и решила немедленно доставить его в Новочеркасск, хотя дед сказал:

— Его плеткой след лечить, паршивца, чтобы на божью трарь руку не поднимал, — но Верочка увезла его к родным. И — боже, что она только не делала, отхаживая его растирками, настойками, винами, гоняя всех по врачам, по аптекам, и все приговаривала: