Грозное лето - [15]

Генерал всматривался в темноту. Сухой, весь как-то по-особенному подобранный, похожий на солдата, готовившегося к атаке, он неподвижно стоял у амбразуры блиндажа. Высота 117,5, конечно, не была в темноте видна Сизову. Но острый, натренированный слух улавливал звуки, помогавшие генералу воссоздавать картину боя, которая, по-видимому, не совсем его удовлетворяла. Он то и дело брал из рук радиста трубку и отдавал своим отчетливым, звонким не по летам голосом негромкие, отрывистые приказания. Фразы его были коротки и точны, словно он заранее готовил их и произносил не в бою, а на тактических занятиях в академии. Ни одного лишнего, вырвавшегося в горячке боя слова...

Неопытному человеку трудно было бы понять, что же творилось на высоте. То ее на миг выхватывали из темного зева ночи разрывы снарядов, то она вновь пропадала в сплошной звенящей мгле. Сквозь пулеметный и автоматный треск, сквозь сердитый рев орудий и минометов изредка прорывалась слабая волна красноармейского "ура", она докатывалась сюда, до наблюдательного пункта, и тогда все, кроме генерала, оживлялись.

Из соседнего блиндажа доносился голос полковника Павлова:

– Гунько... Гунько! Перенеси огонь по левому скату!..

Только по этому голосу и можно было догадаться, что высота еще находилась в руках противника, хотя бой за нее длился уже более часа -время, вполне достаточное для того, чтобы выдохлась любая атака. Генерал это отлично понимал и не выражал никакого оживления. Внешне непроницаемый, он, однако, все чаще и чаще поднимал трубку аппарата. Только начальник политотдела, который хорошо изучил Сизова и в трудные минуты всегда был с ним, умел по каким-то неуловимым признакам читать его душевные движения. И сейчас, когда, казалось, выражение лица генерала нисколько не изменилось, Демин понимал, как ему тяжело, и испытывал нетерпеливое желание принять на себя хоть часть бремени с острых солдатских плеч этого сурового человека.

– Вас просит подполковник Баталин, товарищ генерал! - доложил радист.

Сизов поднял трубку.

Баталин докладывал:

– Разрешите прекратить атаки. Несу большие потери. Комбат и его заместитель ранены...

Генерал долго и с ненавистью смотрел на трубку рации, будто она была виной всему случившемуся.

Многим офицерам, находившимся на НП комдива, положение казалось непоправимым. Они были уверены, что генерал прикажет отвести солдат на исходный рубеж, - ведь разведчики, наверное, уже успели перейти оборонительную линию врага. Но комдив сказал:

– Атаки продолжать! Высота должна быть взята! Сейчас дадим еще огня. Свяжитесь с Павловым.

Генерал передал трубку радисту и вновь стал смотреть перед собой, в темноту. Затем он приказал артиллеристам еще раз обстрелять противника. Некоторое время высота безмолвствовала, проглоченная чернотой ночи. Полковник Демин и сейчас отлично понимал генерала: комдив хотел до конца разведать организацию огня противника у высоты 117,5.

Прошло еще около часа. И снова зло ударили пушки. Над высотой, разгребая темноту, заплясали огненно-красные языки разрывов. Гул этих разрывов, заглушая все звуки, по-весеннему бодро и торжественно, с необычайно мощной силой кинулся от высоты и ворвался на наблюдательный пункт освежающим ветром, и все физически ощутили его возбуждающую энергию.

– Товарищ генерал, Баталин...

На этот раз комдив мгновенно взял трубку. И все увидели, как ярко и задорно блеснули его глаза. Разговаривая с Баталиным, он свободной рукой вытирал пот с высокого лысеющего лба.

– Кто командовал батальоном? - спросил Сизов.

– Капитан Крупицын...

Генерал удивленным взглядом обвел присутствующих и остановил его на полковнике Демине. Тот улыбнулся. Положив трубку на рацию, генерал подошел к нему.

– Значит, это вы, Федор Николаевич?..

– Он попросил разрешения, ну а я, конечно, разрешил. Крупицын еще с вечера находился в батальоне. Пошел комсомол свой расшевелить.

Сизов несколько минут смотрел в лицо полковника, потом молча пожал ему руку. И быстро отошел.

– Передайте Баталину, чтобы после боя прибыл ко мне вместе с Крупицыным.

Через минуту радист доложил:

– Подполковник Баталин не может приехать, товарищ генерал. Он уже полтора часа как тяжело ранен.

Генерал промолчал. Подошел к стенке блиндажа и прислонился горячим, потным лицом к сырой, холодной земле.

– Передайте, чтоб отходили! - распорядился он, увидев вошедшего в блиндаж довольного майора Васильева. - Да смотрите, чтоб ни один солдат не остался на том берегу! - И, взглянув на окружавших его офицеров штаба, коротко бросил: - К переправе!

И сам первый направился к выходу.

9

Лесная опушка. Тишина. Тревожное ожидание. Звездная россыпь над головой. Беззвучное течение реки. Влажный, гонящий по телу мелкие мурашки ночной воздух.

Впереди - в одном километре - смутно проступает село. Бугрятся копнами соломенные крыши. Разведчики разделились на две группы. Сенька и Аким проникнут к северной окраине селения; Шахаев и Пинчук - к южной. Там они одновременно откроют отчаянную пальбу из автоматов, чтобы отвлечь внимание врагов от моста. Уварову, как саперу, предстоит самое главное и сложное - он подползет к мосту и подожжет его.